А далее так:
«Сейчас уже поступают сообщения с Дальнего Востока и из Сибири, и назначаются практически во всех регионах сессии Советов, идут собрания во всех воинских частях, и я думаю, через… — тут С. Бабурин смотрит на часы, — час у нас будет перечень тех Советов или тех областей и краев, которые уже определились в своих позициях. На сегодняшний момент ни один регион Ельцина не поддержал».
И тут, конечно, — УРА! Безусловно поспешное, поскольку куда важнее было бы знать, какие регионы и в какой форме готовы поддержать восставших…
На этот вопрос попытался ответить Зюганов:
«Друзья! Мои коллеги только что завершили разговор со всей страной… Будьте уверены, Советы народно-патриотических сил, партии и движения, промышленники и производственники, рабочие и крестьяне, социалисты и анархисты — все единым строем (!) выступят за сохранение целости страны, за защиту конституции, за наш Верховный Совет и Съезд!»
Промышленники и производственники… социалисты и анархисты… А коммунисты? Ни о коммунистах, ни о коммунизме или социализме — ни слова. С точки зрения политической тактики выступление Зюганова безусловно было самым изящным, поскольку далее исключительно в утонченной форме глава российских коммунистов высказал все, что он думал об этом самом съезде, которому столь весьма необоснованно предрекал всенародную поддержку «единым строем»:
«Когда Съезд принимал решение о том, чтобы ввести президентскую форму, — он был хорош…»
То есть когда он (Съезд) предал идею социализма…
«Когда он утвердил закон о выборе президента за один месяц, чего отродясь не было, он тоже был демократичен…»
То есть когда холуйничал перед президентом…
«Но когда Съезд увидел, куда эта камарилья ведет страну…»
То есть когда спохватился и понял, что натворил…
«…он оказался неугодным».
Итак, активного участия своей партии в событиях Зюганов не обещал. На радио «Свободная Россия» мне как-то предлагали прослушать выступление Зюганова, где он рекомендовал членам КПРФ воздержаться от участия…
За все время активной смуты я для себя отметил только два воистину мудрых политических решения. О втором скажу позднее. Первым же, без сомнения, было решение Зюганова вовремя уйти из Белого дома и сохранить партию от «попутного» разгрома Ельциным в случае ее причастности к мятежу.
Как известно, история не знает условно-сослагательного наклонения. Но мы-то его знаем и то и дело применяем к истории, и в этом применении всегда есть свой, особый смысл.
Так вот, если бы дело Белого дома выигралось, то, без сомнения, через неделю у власти оказались бы коммунисты как единственная относительно сплоченная социальная группировка, проникнутая достаточным единомыслием, чтобы выдавить с верхнего этажа новообразовавшейся власти всяких разных и разнообразных, а всех прочих «кооптировать» в партию и подчинить их партийной дисциплине.
Еще когда под балконом с камерой в руках слушал выступление Зюганова, ожидая и не дождавшись от него коммунистических призывов, пытался вспомнить нечто похожее в прошлой истории… Вспомнил. Лето 1917 года. Решение партии временно снять с повестки дня лозунг «Вся власть Советам»… Опять же лето того же года и мятеж, на плечах которого ленинцы надеялись прийти к власти…
Не уверен, представится ли еще удобный случай высказать личное мнение о Г. Зюганове.
Если в сонме самозванцев, прохвостов, рвачей и проходимцев у нас все же сформировалось несколько профессиональных политиков западного образца, что само по себе не плохо и не хорошо, то первый из таковых — несомненно, Г. Зюганов. Все зрящие телеящик запомнили мужеликого крепыша, умеющего со знанием дела являться и гневным трибуном, и интеллигентным собеседником, и настырным спорщиком, и милягой-плясуном. Последнее, впрочем, не оригинальность. У нас и Ельцин выплясывал, и Жириновский солировал…
Я же о другом. Последние ельцинские перевыборы проходили под знаком неизбежности победы коммунистов. То есть Зюганова. Запомнилось интервью с А. Невзоровым. Интервьюер спрашивает:
— Как вы думаете, вообще, на что Ельцин рассчитывает?
Невзоров только руками разводит:
— Самое большое, на что он может рассчитывать, это процентов на пятнадцать.
Меня, помнится, тогда поразил сей оптимизм. Лично я был уверен, что Ельцин останется у власти. Победит или не победит, но останется. За ним, за Ельциным, словно числилась какая-то «незавершенка», тень его еще была чуть-чуть впереди него, а не сзади — тень его эпохи…
В патриотическом же лагере скорого торжества не скрывали. Зюганова в полном смысле зацеловывали. Рассказывали, как в одном общественном месте весьма известный литератор стучал кулаком по столу:
— Этого гада я лично буду допрашивать!
Имелся в виду некто из ельцинской команды. Вот так! Уже и допрашивать готовились. Оно и верно, накопились людишки, к кому у многих множество весьма строгих вопросов… А у литераторов, у некоторых по крайней мере, еще с прежних времен сохранилась, а в нынешние времена усугубилась мечта актуализоваться этакими полутайными советниками власти. Как в еврейском анекдоте: оставаться писателем, но еще и немножко советовать… хотя бы и на общественных началах…
Нужно отдать должное, Зюганов держался много скромнее своих адептов.
Проиграл. И что же? На другой день он уже был объявлен виновником провала. Еще вчера любовью слезившиеся глаза теперь при его имени выдавали прищур разочарования. Любимец народа как-то сразу стал никем, если не хуже того…
Кто другой отступился бы. Или, во всяком случае, ушел бы в длительный отпуск-отдых на поправку нервов.
Мне же повезло быть свидетелем прелюбопытнейшей сцены. На третий или на пятый, не помню, день после выборов в одном общественном месте проходило некое культурно-патриотическое мероприятие. Я пристроился к одному из хвостов очередей в гардероб и тут же увидел — вошел Зюганов в сопровождении всего кого-то одного. Еще я увидел, что хвосты очередей оглянулись, все увидели всего лишь вчерашнего кандидата в президенты России… и ни один — клянусь, ни один! — не только не подошел, ни один даже не поздоровался… Все продолжали стоять-топтаться… И Зюганов, вчерашний вождь-любимец патриотов, как простой смертный встал в очередь, и выстоял ее, и так же в сопровождении всего лишь одного человека ушел в зал…
Будь я лично знаком с ним, исключительно по протесту подошел бы и пожал ему руку хотя бы за то, что, как нынче модно говорить, человек умеет держать удар и знает подлинную цену любви и нелюбви политиканствующей публики.
Прошло время, и он снова набрал очки. Без особого труда, потому что за его спиной равных ему нет, за его спиной ортодоксы, которые только на плечах искусника-политика и могут оказаться при власти и, оказавшись да укрепившись, хорошо, если по-хорошему, а то и по-плохому спровадят умника на пенсию. Это если он сам не переиграет их всех и не отбрыкнет… Как многажды случалось в истории. И в принципе не исключаю, что если нынешний президент не справится с ситуацией, то или вождь коммунистов на плечах партии может прийти к власти, притоптав партию до социал-демократического состояния, или партия на плечах вождя войдет во власть, затоптав своего непоследовательного, неортодоксального рукопутеводителя.
Таковое, впрочем, могло произойти и в девяносто третьем, если опять же подпустить в соображение условно-сослагательное наклонение…
Между прочим, через год или чуть более после событий октября девяносто третьего при встрече с А. Баркашовым я задал ему вопрос: как он решился встать под знамена столь «некомпетентных» политиков, как Руцкой и Хасбулатов? А. Баркашов только отмахнулся в том смысле, что где бы они оказались, эти руцкие и хасбулатовы, назавтра, когда б дело «выгорело».
Что ж, и у Баркашова были свои основания для использования ситуации, тем более что именно баркашовцы продемонстрировали в известных событиях и дисциплину, и организованность, и способность к установлению «революционного» порядка на тех микротерриториях, что были временно отвоеваны Белым домом. В телепрограмме когда-то «популярной» Беллы Курковой, где она всякий раз срывалась на истеричный визг, комментируя события октября 1993-го, именно в этой программе свидетельствуют работники мэрии, что с захватом первых этажей тут же начался откровенный грабеж ларьков… И что отряд всего лишь из пятнадцати человек — баркашовцы во главе с каким-то Сашей — в считаное время взял под контроль это огромнейшее здание, дав возможность всем материально ответственным лицам беспрепятственно выйти из мэрии с деньгами и ценностями и установив охрану у кабинетов, где «заседали» ельцинские эмвэдэшники, не допустив над ними расправу. Приняв самое активное участие в событиях, баркашовцы сумели не только избежать больших потерь, но фактически и «не засветиться» перед множеством телекамер…