С другой стороны, неслыханный, ни с чем исторически ранним не сравнимый контроль мозгов со стороны органов и их добровольных и недобровольных помощников - ведь на каждом шагу на них натыкался...
А если так, то к чему лично я, "единственный и неповторимый", сознательно не оставляющий никаких вариантов отступления, порвавший со всем прочим, чем жизнь может радовать, - к чему я должен готовить себя, если даже за глупую марксистскую ересь отваливают по червонцу?
Естественно - к трагическому концу. А это уже совершенно иное отношение к миру. "И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг". Значит, ни одной минуты, ни одного дня впустую. Умом решить - проще простого. Но перестроиться, то есть настроиться на небытие... Думаю, никогда и никому это в полной мере не удавалось. Жизнь - тысячеголосый хор: хорошее солнечное утро - голос; дождь к полудню - голос; добрый человек рядом или недобрый голоса; тем более женщина "с лицом, единственным во Вселенной"; и просто дыхание - вдох, выдох... Нет, невозможно! Возможно лишь всякий раз шпынять себя: не смотри, не думай, не желай... В какой-то мере это срабатывает, мобилизует. Но и только. К сожалению, "героизация" сознания не только мобилизует личность, но и деморализует, точнее, может особым образом повлиять на личность в тех сферах бытия, каковые объявляются вторичными. Отдельный разговор, и я едва ли на него решусь...
Тогда же, как только вызрело сомнение относительно численности организации, решил во что бы то ни стало и вопреки всем законам конспирации выйти на руководство организации и получить столь важный для меня ответ на вопрос, каковой для себя сформулировал таким образом: одно из двух - либо весь мой личный опыт и пригляд за жизнью неверен и ничего не стоит, либо я имею дело с вариантом "бланкизма", каковой, безусловно, имеет право на существование, как имеет право на существование отчаяние, когда оно результат или итог преждевременного знания.
Ведь точно в одно и то же время родились строки: "...комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной" и: "Коммунизм есть не что иное, как люциферическая диверсия в человеческом сознании вообще и в конкретной человеческой душе в частности".
Парадокс в том, что и по прошествии сорока лет адепты обоих суждений сосуществуют в нашем обществе и если при этом, как говорится, "не рвут друг другу пасти", так только потому, возможно, что утратили пассионарность...
* * *
Итак, прием в организацию проходил на квартире нашего рекомендатора Михаила Садо. Принимавший нас человек по имени Евгений произвел на меня и моего друга самое положительное впечатление как раз тем, что ни в поведении, ни в речи его совершенно не ощущалась "подпольщина". И в то же время если до того у нас и имелись какие-то сомнения относительно самого факта существования действующей, работающей организации, их развеял этот по внешнему виду "наитипичнейший интеллигент", определенно не имевший цели каким-либо образом повлиять на нас. Тем не менее именно он окончательно решил нашу судьбу.
Мой друг Володя Ивойлов сказал чуть позднее: "Если такие... в организации, то и я там должен быть". Евгений Вехин - так он был нам представлен. Фамилия, разумеется, не настоящая. Каждый, заполняя вступительную анкету, выбирал псевдоним. Подлинные фамилии в общении не употреблялись.
Из коротких реплик, которыми между делом обменялись Садо и Евгений, я уловил, что последний имеет какое-то отношение к Пушкинскому Дому и что у него есть дочь...
Этой пустяковой информации мне оказалось достаточно, чтобы через несколько дней, когда решил прорываться к руководству организации, "вычислить" посредством собственных, в общем-то случайных связей Евгения Александровича Вагина, научного сотрудника знаменитого питерского Пушкинского Дома и члена руководства подпольной антикоммунистической организации, ставящей своей конечной целью - ни больше ни меньше- свержение коммунистической диктатуры.
Моя откровенно антиконспиративная выходка если и вызвала шок у Вагина, то по крайней мере он сумел мне его не показать...
Нет, конечно, он не открыл мне тайну численности организации, он просто не мог этого сделать, но мне и не нужно было числа как такового. Я надеялся хотя бы по недомолвкам догадаться о подлинном состоянии дел. Откровенно высказал ему свое соображение относительно неизбежности соответствия народного сознания и популярности идеи, идущей вразрез господствующей идеологической тенденции. По сдержанным ответам Вагина понял: организация невелика. О тысячи речи нет. Сто, полтораста от силы...
Когда после ареста первый раз вышел на прогулку и, уже зная о полном провале организации, огляделся и насчитал по периметру что-то около четырехсот камер, подумал: половина из них сейчас занята "нашими". Когда узнал, что в организации тридцать человек, из которых по меньшей мере трое успели выйти...
Много лет оставалось для меня загадкой - в силу каких причин кому-то открывается видение сравнительно далекого будущего? Человечеству известны тысячи пророчеств. В виду имею не те из них, которые обнаруживаются, как говорится, задним числом. Нострадамусы меня в данном случае не интересуют. Белинские тоже. "Завидую внукам и правнукам нашим, кому суждено увидеть Россию в 1941 году..." (цитата по памяти).
Конкретно интересны два человека, практически в одно и то же время предсказавшие Великую российскую катастрофу - почти за тридцать лет до нее.
Игорь Огурцов и Андрей Амальрик. Последний хотя и случайно, однако же даже дату обозначил в своей книге "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?".
Если бы кто-нибудь взял на себя труд проанализировать сравнительным методом программу Огурцова и книгу Амальрика, то, думаю, такому человеку открылось бы то же, что и мне: реальные пророчества стимулируются либо великой любовью, либо великой ненавистью к объекту пророчества.
Вся книга Андрея Амальрика проникнута почти физиологическим отвращением к исторической России. Для него развал России - мечта, итог высочайшего духовного напряжения в ненависти. И тот факт, что история свершилась по Амальрику, а не по Огурцову, наводит на мрачные размышления, близкие по сути к библейской апокалиптике... Но!
Ненависть - предметна. Любовь - перспективна.
Такое вот не слишком логическое и совсем уж не философское суждение не только позволяет сохранять умеренный оптимизм относительно дальнейшей судьбы России, но и способно мобилизовать смятенное сознание как на поиск спасительных путей, так и на положительную социальную активность.
По крайней мере, я сам для себя так придумал.
Андрей Амальрик не дожил до осуществления своей мечты. Игорь Огурцов стал свидетелем катастрофы, которую он не сумел предотвратить. И если исходить из фаталистского положения, что история всегда реализуется в единственно возможном варианте, а всякого рода "если бы" да "кабы" антиисторичны по определению, то со стороны (положим, с моей стороны) личность Игоря Вячеславовича Огурцова видится безусловно трагической, независимо от того, как он сам себя нынче понимает и осознает.
И здесь уместно поведать о "планировании" практического действия по предотвращению катастрофы, как это разъяснялось нам, рядовым участникам Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа. Полное название организации напоминаю специально, чтобы была возможность прямого сопоставления теории, каковая самим названием организации вполне характеризуема, с практикой или, если точнее, с представлением о практике, поскольку дело до нее, к счастью или несчастью, не дошло.
С самого начала организация выстраивалась по армейскому образцу: отделения, в перспективе - взводы, роты и так далее. "Выстраивание" было отнюдь не формальным. Подчиненность, исполнительность и прочие субординационные и дисциплинарные моменты внедрялись тактично, но настойчиво. Идеологический отдел организации имел своего представителя в каждой группе-отделении. Каждое отделение обеспечивалось всей необходимой литературой для работы с кандидатами. У меня при обыске таковой литературой заполнили два весьма объемных мешка. Правда, и сами "книги", большей частью фотокопии, тоже были достаточно объемны.