Невозможно было построить коммунизм в отдельно взятой колонии.
Другое дело - в отдельно взятой стране! Которую не жалко. Отсталая... Тюрьма народов... Жандарм Европы... Цари - выродки... Народ - рабы... Сверху донизу - все рабы... Зато тут оно и есть - слабое звено в капиталистической цепи. Рванем, братцы!
Идея превыше всего. Долой классы, враждебные идеи! Долой классы, негодные для идеи! Немного погодя - долой фанатиков идеи, не улавливающих диалектических нюансов становления идеи.
Но прежде прочего строим базис для торжества идеи, для защиты ее от враждебного окружения.
Базис и социальные достижения Страны Советов... Золото - зэки, угользэки, металлы для "оборонки" - зэки... Норильск, к примеру. Вряд ли кто представляет, чем был Норильск для военной промышленности. Какая-нибудь Болгария или Монголия были бы процветающими, подобно Эмиратам, странами, имей они свой Норильск. Заполярье. Мороз, метели... Двадцать лет сотни тысяч зэков, то есть рабов, вгрызались в кладовые вечной мерзлоты от Архангельска до Чукотки...
А еще - Караганда, Тайшет, Пермь... Сталинградская ГЭС - зэки, Куйбышевская ГЭС - зэки, Волго-Дон - зэки. Даже знаменитый Московский университет - даже там - зэки.
Да пусть мне назовут хотя бы один производственно-промышленный регион той самой одной шестой части суши, где бы зэки не были трудовым резервом... А то и ударным отрядом...
Исторический материализм (истмат) объяснял: падение рабовладельческих государств Древнего мира обусловлено непроизводительностью рабского труда...
Для начала неплохо было бы объяснить, что есть собственно свободный труд, с каковым сравнивается рабский. Колхозник, положим, не имеющий паспорта и права выхода из колхоза, - это свободный работник?..
Но, в конце концов, какое из мировых государств достигло процветания без предварительных жертв? Америка? Франция? Англия?
Наша трагедия, во-первых, в том, что мы пошли на жертвы, когда во всем остальном мире они уже были "не модны". А во-вторых, не успели мы "отжертвоваться", как тут же снова и рухнули в пропасть. Снова у разбитого корыта, и напраслина жертвы вопиет... И просится на дубль... Потому что жертва не осознана.
На одном из политических процессов 70-х случился примечательный эпизод, по поводу которого можно было бы и этакий поучительный трактатик накатать...
Обвинитель задает вопрос свидетелю обвинения: "Давал ли вам такой-то для прочтения книгу Солженицына "Архипелаг Гулаг""?
"Давал", - отвечает свидетель. "И вы ее прочли?" - "Прочел". - "И как вы считаете, там правда написана или это клевета на Советский государственный и общественный строй?" - "Конечно, клевета". Тут бы обвинителю и остановиться - факт пропаганды подтвержден, чего еще, казалось бы. Но возжелал прокурор продлить "час торжества своего". "И последний вопрос: почему вы считаете эту книгу клеветой?" Свидетель хмурится, напрягаясь, отвечает, оглядываясь по сторонам: "Ну, если это правда, тогда как жить?.. Тогда жить... невозможно..."
Свидетель был не прав. Возможным оказалось не только жить и делать вид, что не слышишь многомиллионного стона рабского стада, не видишь чуть ли не ежедневных эшелонов с решетками и не знаешь, куда подевались твои соседи по этажу и подъезду. Возможным оказалось моральное, подчеркиваю, именно моральное, а не историческое, что еще бы куда ни шло - моральное оправдание жертвы социалистического построения, и оправдание это сформулировано не кем-нибудь, но интеллектуалами постсоветских времен. Правда о великой трагедии в первую очередь именно русского народа отдана на откуп и, соответственно, на извращенное потребление кому угодно... Трагедия сведена к фарсу...
"Двадцать миллионов положили, шестьдесят миллионов, сто миллионов",выкрикивают одни, кому народная беда обернулась аргументом-приемчиком для санкционирования хаоса.
"А вот и неправда ваша! - возражают другие, деловито пересчитав трупы. - Всего лишь каких-то два миллиона! А сколько из них обычных уголовников. Зато каковы достижения!"
Равнозначно корыстное отношение. Одним надо оправдать криминальный капитализм, другим - криминальный социализм. Обе позиции откровенно утробны, но у первой отнюдь не формальное преимущество на общем фоне "гуманизации" эпохи.
Так вот и случилось, что некоторая звучная часть русского патриотического голоса сама загнала себя в маргинальное пространство именно по причине того самого идеологического бессердечия, каковое столетия было чуждо русскому национальному сознанию и лишь в последние десятилетия социалистического бытия сформировалось в эталон "советскости" как таковой.
В сущности, русский патриотизм первых лет "перестройки", выявив исключительно верную интуицию относительно грядущего государственного развала, именно в государственном смысле оказался решительно безыдейным, поскольку все его позитивные ориентиры оказались как бы за спиной, а идти в бой с вывернутой шеей - дело заведомо проигрышное. Проигрышное не только перед лицом непосредственного противника, но и в глазах потенциального союзника - народа.
Каждому человеку своя жизнь видится исключительной. И это справедливо, ибо не бывает одинаковых жизней и судеб.
Исключительность своей судьбы я вычислил давно. Точнее, давно догадывался, в чем она состоит. Однако более-менее отчетливо сформулировал много позднее. Смысл моего открытия про самого себя заключался в следующем: жизнь ни разу не предоставила мне возможность волевого личного выбора.
Не было! Все, что случалось, случалось по стечению обстоятельств. Личный выбор, как я понимаю, предполагает наличие равных по возможности реализации альтернатив. Возможность реализации в данном случае, разумеется, следует понимать как сугубо субъективное представление самого человека, оказавшегося перед необходимостью выбора.
Итак, два обязательных условия: субъективно понимаемая равновозможность выбора и его необходимость. Сказал бы даже - неизбежность.
Так вот, ничего подобного я в своей жизни припомнить не могу. Все свершалось в силу сложившихся обстоятельств.
И в этом смысле жизнь моя прошла легко и безответственно. К примеру, многочисленные и некраткосрочные пребывания в лагерях и тюрьмах являлись возмездием не за принятые решения или поступки, а за непреодолимые обстоятельства, продиктовавшие те или иные решения и поступки. Потому и "возмездия" всегда понимались как неизбежные следствия обстоятельств, каковые я не имел права игнорировать. И если порой вскипал злобой или прочими недобрыми чувствами к некоему адресату, будь то человек, ведомство или даже государство, как виновнику своих неприятностей, то после непременно сожалел и стыдился как слабости...
Разумеется, речь идет о важнейших событиях в жизни, поддающихся несложному пересчету, а не о том, скушать ли на обед гречку с биточками или пюре с котлеткой. Потому бездейственные раскаяния-терзания также оказались вне моего жизненного опыта, что отнюдь не означает, будто не приходилось искупать, то есть одними поступками искупать-исправлять другие, насколько это вообще бывало возможно. Чаще, к сожалению - невозможно. Допустимо ли искупление убийцы? Мертвого не воскресишь... Но и намного менее значимые неверные действия зачастую оказываются непоправимыми и неисправимыми, и если у человека нет должного религиозного опыта, обречен он на пожизненную муку, тем более тяжкую, чем непреодолимее были обстоятельства, при которых принимались ошибочные решения. А вовсе не наоборот - когда человек осознанно и независимо от обстоятельств совершает дурной выбор.
Любой внимательно прочитавший вышеизложенные соображения без труда подметит очевидные противоречия в тексте. Что ж, я их тоже вижу... И да будут они списаны на то самое - на недостаток религиозного опыта, единственно способного "по-гегелевски снимать" подобные противоречия. Действенность религиозного покаяния и отпущения грехов уму моему известна и будто бы понятна... Но - увы! - этого недостаточно...