— Так, Иван Александрович, даже ребёнку ясно…
— Пока ничего не ясно. Наоборот, одни смутные догадки, предположения.
— Хорошенькая догадка — порожняя обойма от заграничного пистолета! Её надо расстрелять по кому-то.
— Да, но…
— Неужели вас не убеждает оперативная группа? При посадке?…
— Не убеждает. Если искали его и с ними была собака!.. Я имею представление о работе собак, знаете!..
— Вы хотите сказать, что поймали бы?
— Именно это хочу сказать.
— Так… — Костя прищурился, подался вперёд всем телом. — А может быть, вы объясните тогда, зачем курящему «Беломорканал» человеку нужна махорка? И — начатая осьмушка? А?…
— При чем здесь махорка, не понимаю!
— Очень жаль, если не понимаете. Для того, чтобы собака не могла взять след.
— Чёрт побери, совсем позабыл об этом. Вроде имеется такой способ…
— Я тоже слышал, — поддакнул на этот раз даже Семён.
Моргунов опять выглянул в коридор, плотно притворил дверь и стал объяснять:
— Думаю, не так трудно сообразить, что произошло. Преступника преследовали, преступник отстреливался. Ему удалось оторваться от погони — может быть, те оказывали помощь раненым товарищам. Добрался до станции, купил билет. Рассыпая позади себя махорку, явился к вагону в то время, когда оперативники проследовали к концу поезда. Он предъявил билет проводнику и, не совсем веря в способ с махоркой, спрятался где-то. Например, в помещении, где отопительные приборы. Вагоны пока не отапливают, туда некому заглядывать. В купе пришел, когда убедился, что обманул преследователей.
— Похоже, что так… Но — только похоже! — покачал головой горный инспектор.
Костя сердито рубанул кулаком воздух.
— Ладно. Согласен. Даже согласен, что человек случайно переменился плащом с кем-то. С тем, кому нужны оружие и компас — заграничные, кстати. Пусть все это — случайности. Но тогда вы объясните мне, почему этот человек, называясь геологом, порет какую-то чепуху с точки зрения геологии? Проявляет при расспросах явное беспокойство. Открывает дверь, обеспечивая свободную дорогу. И, наконец, пользуясь нашим ротозейством, скрывается, не забыв своей полевой сумки.
— Допустим, убедили. — Пряхин вытер вспотевшую лысину. — Но что можно сделать? Не забывайте, что у него — пистолет. И, потом, мы просто не имеем права задержать человека на основании своих подозрений. Даже специальным сотрудникам выдают в таких случаях ордер на арест, санкционированный прокуратурой.
— Разрешите сказать мне, — попросил молчавший дотоле Гостинцев. — Дело, конечно, не в оружии. И даже не в ордере на арест. Но может статься, что за этим типом следят. Понимаете: следят негласно. Для того, чтобы установить явки, связи. Если мы вмешаемся и напортим, нас не похвалят.
Моргунов задумался.
— Возможно, конечно. А если нет? И мы не вмешаемся, позволим ему скрыться?…
— Уже позволили, собственно…
— Не думаю, поезд не останавливался ещё…
Иван Александрович, озабоченно покачав головой, бессильно плюхнулся на койку подозрительного пассажира. Ему не хотелось влезать в эту историю и — нельзя было не влезть. Предоставленные только себе, студенты могут натворить чёрт знает каких глупостей — молодость сначала действует, а потом думает! Ну а что, если солдаты прогуливали служебную собаку? Правда, вел себя этот малый действительно странновато, но, с другой стороны, — каких характеров у людей не бывает? Возможно, человек с друзьями в «козла» режется, а они тут… В Лоуренсы произвели парня!.. Карманы проверять начали. Позор! Мерзость!
Пряхин чуть не произнес этого вслух, но спохватился: побуждения были достойными уважения, всё-таки! И, главное, не сразу придумаешь, как действовать в таких случаях. Он вздохнул и развел руками:
— Ума не приложу, ребята…
— Припереть к стене, проверить документы и разрешение на оружие, — решил Моргунов. — Лучше спутать карты работникам госбезопасности, чем позволить скрыться, если он ими не выявлен!
Такого Иван Александрович допустить не мог. Следовало взять инициативу на себя.
— Вот что, друзья! Действовать будем так… Если его ищут, — уверен, что по линии предупреждены. На станциях будут смотреть за сходящими пассажирами. К счастью, существует телеграф. Но, на всякий случай, при остановках следует контролировать обе стороны поезда. Если он вернётся в купе, — ничем не выдавать своих догадок. Короче, — до Москвы не спускать глаз, но и не вызывать у него опасений. Это ни в коей мере не помешает тем, кто за ним присматривает. Если такие есть. А если нет, — ими будем мы.
— А в Москве как же?
— Разработаем план; время терпит. Придётся кому-то пойти поделиться своими наблюдениями с надлежащими органами. Скажем, на ближайшей крупной станции — в Чите.
— Пожалуй, единственно правильный выход.
Это сказал Семён Гостинцев, но и Константин кивнул согласно.
С этого момента третье купе в вагоне пассажирского поезда № 41, следующего из Владивостока в Москву, перестало быть маленькой уютной комнаткой на колесах.
Третье купе стало штабом и полем военных действий одновременно. Ловушкой для врага, замаскированной и законспирированной. Даже шахматные фигуры, расставленные на доске так, словно партия — в разгаре, были тоже маскировкой.
Иван Александрович заглянув в окно, щелкнул крышкой часов.
— Ближняя остановка — в Ульякане: без десяти или без четверти шесть…
Сверясь со своими часами, студенты, не сговариваясь, тронулись к двери.
— Подождите, рано. Еще не переехали Ундургу, увидите мост. От моста до станции километров с десяток…
По мосту поезд прогромыхал минут через пять. Внизу мелькнула пенная река, дорога по берегу её. На дороге маленький грузовик, покрытый брезентом.
— Возьмёшь на себя левую сторону состава, — предупредил Константин, первым выходя в коридор.
Но двери открывались проводниками только с одной стороны поезда. Убедившись в этом, встревоженный Семён поспешил с докладом к Ивану Александровичу. Тот кивнул:
— Из виду выпустили. Ну что ж, тот в таком же положении. Нам легче.
— Сошли только старуха с девочкой и два железнодорожника в форме, — в свою очередь, доложил Костя, когда поезд тронулся.
— Следующая Зилово, иначе Аксеново. Там минут десять стоять будем.
Но и в Зилове студенты напрасно патрулировали по платформе. Интересующий их человек не сошёл с поезда и там. Не возвращался он и в купе.
Куэнга…
Пятнадцатиминутная стоянка в Приисковой…
Костя опять начал нервничать:
— Странно. Видимо, он в самом деле не один. Не сидит же полдня в вагон-ресторане? А торчать в чужих вагонах проводники не позволят.
— Можно пройти по вагонам, посмотреть. Хотя бы до ресторана.
— Если у него в поезде сообщники, следовало бы глянуть на них, — присоединился Иван Александрович. — Только повремените, ребята. После Зубарева будет большой перегон до Карымской, тогда и пройдёте. А то, знаете, как бы он не соскочил в Шилке — станция людная, шоссе. Да и в Зубаревой может. Дело к вечеру, часы у нас по-московски идут, а темнота по местному времени. Не упустить бы…
Холбон, Шилка пассажирская, Шилка первая, Размахнинский, Зубарево, — Пряхин безошибочно называл станции, на которых останавливался поезд. Перегоны стали короткими, хотя № 41 стоит здесь на тех же станциях, что и курьерский.
В Зубарево прибыли затемно.
— Медлить не приходится, ночью проглядеть человека ничего не стоит. Надо установить, где он. Если он ещё в поезде, — затревожился Моргунов.
— Не могли мы его пропустить, — шапок-невидимок ещё не существует пока…
— Существуют вагонные ключи, Сеня. Знаешь, такие, как от детских коньков «Снегурочка», — зло буркнул Костя.
— Ты думаешь…
— Я думаю, что следует пройти по составу.
— Тогда предлагаю следующее, — вмешался тоже забеспокоившийся Пряхин. — Один остается в тамбуре уже просмотренного вагона, другой проходит по следующему и, если не обнаруживает этого парня, возвращается. Таким образом проверяете все вагоны. Если человек обнаружен, передовой проходит мимо с безразличным видом и остается в тамбуре смежного вагона. Это для того, чтобы, не вызывая подозрений, контролировать оба выхода. Стойте в тамбурах и курите — кто может придраться? Задержка ушедшего вперед — сигнал для заднего. По истечении часа иду я. Связным. Дальнейший план вырабатываем в зависимости от обстановки. Ну, с богом, как старики говорили… Перегон километров восемьдесят, времени хватит…