Один лист бумаги приходит ко мне, и я наконец вижу это. Его имя. В правом верхнем углу, рядом с номером его кабинета, рабочими часами и телефонным номером.
Томас Абрамс.
Томас.
Профессор Абрамс.
Наклонившись к сумке, достаю ручку и подчеркиваю имя. Сначала один раз. Потом еще. И еще. Три раза фиолетовыми чернилами с блестками. Потом обвожу его имя в кружок. Я прошу свою руку остановиться, но та не подчиняется. В ответ на мои требования она еще яростнее нажимает ручкой на бумагу.
Как только учебные планы оказались у каждого, профессор Абрамс зачитывает самое важное. Его занятия — частично мастерская, частично теория. Это означает, что каждый из нас напишет свое стихотворение, которое потом проанализируем; одновременно с этим мы будем читать стихи известных поэтов. Признаться честно, половины имен я даже не знаю: Данн, Плат, Байрон, По, Уилмот.
Судя по голосу профессора Абрамса, его не особенно интересует содержание курса. В некоторых местах, где говорится о домашнем задании и системе оценок, он хмурится.
Несколько раз Эмма пытается вовлечь его в разговор, но он ловко уходит от темы. Даже с последнего ряда мне ощутимо ее разочарование. Либо Томасу Абрамсу плевать, либо он понятия не имеет, как вести преподавательскую деятельность. Думаю, тут есть немного и того, и другого.
Вскоре занятие окончилось, и мы получаем свое первое задание: написать эссе на одну-две страницы о том, почему выбрали именно этот факультатив и какие авторы нас вдохновляют. Этого задания более чем достаточно, чтобы я пулей захотела умчаться в другую часть кампуса, а сюда больше не возвращаться.
Уже собираясь уходить, я останавливаюсь в дверях и оглядываюсь. Профессор теребит манжету, и в солнечных лучах поблескивает его золотое обручальное кольцо. Потом надевает куртку и встряхивает руками. Его действия по-прежнему изящны. По-прежнему плавные, как мелодия. И по-прежнему впечатляющи до дрожи.
Не желая, чтобы он поймал меня на подглядывании, я выхожу и едва не сталкиваюсь с кем-то в коридоре. Этот парень сидел на первом ряду; его имени я не помню. У него всклокоченные волосы и очки в черной оправе. С перекошенным капюшоном он выглядит довольно милым ботаником.
— Привет, — он приветствует меня так, словно знаком со мной.
— Привет… — пытаясь понять, знаю ли я его, наклоняю голову набок.
— Ты Лейла. Лейла Робинсон.
— Верно.
Я что-то устроила ему?
— А я Дилан Андерсон. Мы вместе ходим на историю.
— Да ну?
— Ага. Помнишь, как профессор Аллен вечно ковыряется в носу, пока пишет на доске?
— Да-да! Боже, как я могла забыть об этом? — я содрогаюсь всем телом. — Фу. Хуже не бывает.
Дилан смеется. Его смех глуповатый и неловкий. Мне нравится. Он поворачивается к девушке, которая сидела рядом с ним.
— Это Эмма Уокер.
— Привет, — я делаю взмах рукой.
— Приятно познакомиться.
Не понятно, почему, она говорит с большой осторожностью.
— Ты тоже ходишь на историю с нами? — спрашиваю я.
— Нет. Я пришла сюда, потому что Дилан рассказал мне про профессора.
— Ага, как же, — он шутя пихает ее локтем в бок, и в ответ она нехотя улыбается. — Она ужасная трусишка, когда приходится рисковать. Мы договорились ходить на занятия вместе, но потом она меня бросила одного.
— Боже, сколько драматизма, — Эмма притворяется раздраженной, но я замечаю, что это напускное. Ей нравится ощущать внимание Дилана.
Какое-то время они продолжают спорить, и мне становится ясно. После долгих лет практики я стала мастером по определению людей с разбитыми сердцами и безответно влюбленных. Эмма влюблена в Дилана, но он об этом не знает. А ее настороженный взгляд в мою сторону говорит о том, что она ревнует ко мне. Ко мне, к отвергнутой. Мне хочется сказать, что бояться ей нечего. Что я не представляю никакой опасности — разве что для самой себя, но точно не для других.
Я внимательно смотрю на них. Дилан: взъерошенные темные волосы, карие глаза и мальчишеское очарование с легкой застенчивостью. Эмма: каштановые волосы и карие глаза, которые светятся умом и зрелостью.
Они идеально подходят друг другу. Мне кажется, влюбленный и объект его любви всегда идеально подходят друг другу. И я не верю в чушь типа «Ты еще встретишь кого-то более подходящего». Более подходящий мне не нужен. Я хочу того, в кого влюблена.
Тут подает голос мое Эгоистичное сердце. Оно грохочет в груди от гнева и разочарования. Почему Калеб нас не любит?
Наше с ребятами внимание привлекает звук шагов, н мы поворачиваемся в сторону аудитории. Не удостоив нас взглядом, в коридор выходит Томас, высокий и неприступный. Когда проходит мимо нас троих, я чувствую, как у меня по коже бегут мурашки. Быстро дойдя до лестницы, он поднимается по ней, перешагивая через одну ступеньку.
Дилан резко вздыхает.
— Этот парень… отличается от всех других.
— Мне кажется, или он скучный? Я надеялась, Томас Абрамс совсем другой, — хмурится Эмма и складывает руки на груди. — Думала, окажется более дружелюбным или хотя бы ответит на мои вопросы. Я была бы очень рада научиться у него чему-нибудь.
Дилан в шутку гладит ее по голове, но Эмма шлепает его по руке.
— Я же говорил тебе. У тебя слишком завышенные ожидания, Эмми. Он обычный парень, который пишет стихи.
— Обычный парень? — возмущенно восклицает Эмма. — Ты даже представить себе не можешь, насколько он талантлив. Он один из лучших поэтов современности. Знаешь, сколько у него наград? Он творит магию.
Дилан поворачивается ко мне.
— Ничего подобного. Просто она на него запала, вот и все.
— Нет!
Глаза Дилана сверкают при виде взбешенной Эммы, и я усмехаюсь. Парни зачастую такие недогадливые. Она ему нравится, просто об этом он тоже еще не знает.
Они снова начинают спорить, и мне кажется, что эти двое всегда так себя ведут. Это их священный ритуал, а я третья лишняя. Уже решив извиниться и уйти, я слышу топот на втором этаже и поднимаю голову.
— Это что такое? — поморщившись, спрашиваю я.
— Участники театрального кружка. На втором этаже есть конференц-зал, и они используют его для репетиций, когда все аудитории заняты, — отвечает Дилан.
— Ого, — я впечатлена. — Здесь есть театральный кружок?
Эмма смеется.
— Ага. Это же «Лабиринт». Тут полно странных людей и тех, кто притворяется, будто разбирается в искусстве.
После экскурсии по северной части кампуса я спешу вернуться в реальность. На своих занятиях я сижу в каком-то оцепенении: в одну секунду умом здесь, а в следующую уже нет. Мягко говоря, это странно.
Под конец дня я по-прежнему ощущаю себя попавшей в ловушку, вспоминая его обжигающий взгляд. Я словно смотрю на мир сквозь голубоватый туман.
Он творит магию.
Не знаю, почему, но эти слова действуют на меня очень сильно. После окончания занятий я снова прихожу в книжный. На этот раз не буду покупать книги или создавать путаницу. Хочу познакомиться с профессором Абрамсом посредством его же слов.
Его книга называется «Анестезия: сборник стихотворений». В Википедии написано, что это его первый полноценный сборник, который был выпущен почти год назад, с тех пор назван лучшей поэтической книгой года и получил кучу наград. Любопытный факт, что Томас Абрамс — самый молодой лауреат премии Маклауда, получил ее в свои двадцать девять лет. Он большой талант.
Я беру в руки тонкую книгу. У нее белоснежные страницы со словами, напечатанными черным жирным шрифтом. Листаю ее, в то время как в наушниках играет Лана и Blue Jeans. Пальцами провожу по витиеватым буквам на обложке.
Томас Абрамс.
Томас, темный курильщик и голубоглазый профессор.
В этой части магазина почти никого нет. Кто-то толпится в отделе научной фантастики — он чуть левее отсюда и спрятан за большой приставной лестницей и боковыми кирпичными колоннами.