Лейла Робинсон. Это она Огнедышащая.
Моя Огнедышащая.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ПОПРАВШИЙ ПРАВИЛА
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Здесь мы не садимся в круг, хотя занимаемся критическим разбором. Преподаватель никого не оскорбляет и не комментирует чудовищный выбор слов. Он с нами не груб, не придирчив и не высокомерен.
Но и не гений.
Впрочем, он мне нравится. Хороший учитель, готов поддержать добрым словом. «Нравится» — это максимум, что нужно чувствовать по отношению к тому, кто тебя учит. Что-либо другое… что-то приближенное к любви или даже ненависти… Нет. Таким чувствам я говорю одно большое «Нет». Это только все усложняет.
Так что я довольна своим новым профессором. Он не Томас Абрамс. Но это хорошо. Мне бы не хотелось ходить к преподавателю, хоть в чем-то похожему на него. Я не хочу снова сталкиваться со всем тем, через что прошла с Томасом. И не хочу повторять все дурное, что совершила.
«Мои родные умирают, потому что ты в меня влюбилась».
«Это не твоя вина».
Последняя фраза Томаса преследует меня повсюду и расстраивает. Слова громко звучат в моей голове и заставляют биться сильнее чуть было не ставшее безразличным сердце. Мне хочется прибежать к Томасу, как следует встряхнуть и потребовать ответы на все мои вопросы. Например, все-таки я всему виной или нет?
Но лучше все оставить как есть. Я не хочу искать Томаса и требовать ответы. Мне не хочется настолько зависеть от него — как и от кого-то другого.
Доктор Апостолос говорит, что мы сами знаем ответы на свои вопросы. Просто нужно как следует поискать, а для этого стоит начать любить себя. «Люби себя, и другие последуют твоему примеру».
Она мой психотерапевт — настоящий, в отличие от Кары. С ней я познакомилась в реабилитационном молодежном центре в Нью-Джерси, после того как обо всем рассказала маме и декану.
Я убедила всех, что во всем виновата сама. Что преследовала Томаса. Подглядывала за ним и ходила к нему домой. Я даже показала им свою тату. Ага, встала прямо посреди больничной палаты и в присутствии множества людей задрала рубашку. От отсутствия у меня стыда они поморщились. Иногда слыть сумасшедшей имеет ряд преимуществ, потому что делу ход не дали, а меня всего лишь отчислили. Томас на тот момент уже уволился сам.
Ну и ладно. Я все равно не собиралась продолжать там учиться.
Впрочем, мама заявила, что с нее хватит, и отправила меня в этот колледж. Я не протестовала. Идти мне все равно некуда. Дома у меня больше нет — как и сил сделать все возможное, чтобы он у меня появился. Поэтому на те тридцать дней моим домом стал реабилитационный центр.
Доктор Апостолос была ко мне чрезвычайно добра. Ни разу не осудила, слушала, не перебивая, и только подавала салфетки, когда однажды я проревела всю встречу. И все ей рассказала. Про Томаса, про наши отношения, про Ники. Про Хэдли и то, что у нее послеродовая депрессия. Эту информацию я узнала от Эммы, когда та позвонила мне в самом начале моего пребывания в центре. На эту тему начали ходить слухи, и Эмма хотела, чтобы я была в курсе. Мы с ней по-прежнему дружим, хотя она и расстроилась, что я не рассказала ей про Томаса.
Обо всем этом я рассказала своему психотерапевту. Та ответила, что я никак не могу быть причиной послеродовой депрессии. Более того — чтобы достичь точки принятия решения о самоубийстве, требуется немало времени и достаточно долгое течение болезни. Так что в этом моей вины нет. Не я навлекла эту беду на их дом.
Я и сама это знаю. Слышала миллион раз и изучила про депрессию массу информации. Вот только сама не понимаю, почему не верю в собственную невиновность.
Хотя все равно стараюсь сосредоточиться на любви к себе. «Люби себя, и другие последуют твоему примеру».
Только что закончился урок писательского мастерства, и я спускаюсь по каменным ступеням здания. Они ведут прямо к тротуару, где всегда оживленно — это ведь Нью-Йорк. Большой, шумный и многолюдный. Тут все куда-то спешат и у всех есть дела. Мне нравится. В этом городе мне нравится все.
На моих губах появляется улыбка и почти сразу же исчезает. Воздух внезапно нагревается. Становится жарко. И причина тому может быть только одна: Томас.
Он здесь. Несмотря на толпу людей, я его сразу же замечаю. Томас стоит на углу здания, у перекрестка, где сейчас светофор показывает красный, и наблюдает за мной. Он словно знал, что я появлюсь именно в этот момент.
Возможно, ему рассказала обо мне приходившая вчера Хэдли.