И в следующее мгновение мы несемся друг к другу, словно дети. Я бросаюсь в его объятия, плачу и смеюсь одновременно. Тех двух лет словно не бывало. Как будто ни одна неловкая ситуация не отменит того факта, что он мой лучший друг.
Калеб Уитмор, мой самый первый лучший друг.
Мы не перестаем смеяться, когда он ставит меня на ноги.
— Привет, — говорит Калеб голосом настолько знакомым, что я не выдерживаю и снова плачу.
— Привет, — шепотом отвечаю я, от грохота сердца с трудом слыша саму себя. Я до чертиков рада его видеть.
— Ты выглядишь… потрясающе, — убрав прядь непослушных волос мне за ухо, замечает он.
— Ты тоже, — отвечаю я и трогаю псевдо-бороду. — Зачем ты ее отрастил?
Смущенно улыбнувшись, Калеб проводит по ней ладонью.
— Захотел выглядеть более взрослым.
— Что? Но зачем?
— Бородачей принимают всерьез.
— Да ладно! — нахмурившись, говорю я. — Может, ты просто упахался в офисе отца?
— Там не так уж плохо, но, сама понимаешь, мышечная сила никогда не помешает, — он почесывает щетину, от чего мне становится смешно.
— Может, хочешь, чтобы я надрала там всем задницы?
Калеб смеется и добродушно на меня смотрит.
— Господи, мне так тебя не хватало, — сглотнув, он добавляет уже серьезно: — Очень сильно не хватало.
— И мне тебя, — срывающимся шепотом признаюсь я.
Мы подходим к его столику и садимся друг напротив друга. В ответ на выжидающий взгляд Калеба я вопросительно поднимаю бровь. Он смотрит на свой кофе, а потом на меня.
— Не хочешь украсть глоточек?
Нет, я больше ничего ни у кого не краду. Единственного человека, у которого мне захотелось что-нибудь стащить, сейчас тут нет.
В горле образуется комок, но я смеюсь, стараясь сохранить непринужденную атмосферу.
— Ты что это, называл меня воришкой?
— Ну да. Ты и есть воришка.
— Кажется, ты плоховато меня запомнил.
— Я помню о тебе все, Лей.
Я отвожу взгляд. Смотреть ему в глаза и видеть в них себя прежнюю оказалось делом непростым. Он напоминает мне о скелетах в шкафу, которые мне больше не нравятся. С тех пор как мы с Калебом общались в последний раз, я сильно изменилась. И я натворила много дурного с тех пор. Кстати, может, это означает, что я совершенно не изменилась?
Какой сумасшедшей была, такой и осталась.
— Спасибо за конфеты, — говорю я, чтобы нарушить гнетущее молчание.
Вчера Калеб прислал мне подарочную корзину с конфетами Twizzlers, которую я заметила, только когда вернулась от Томаса. Она ждала меня на столе; и приняла подарок Эмма, которая позже замучила меня расспросами, что это за тайный поклонник. Хотелось рассмеяться, но у меня получился лишь всхлип. Я рассказала ей о Калебе и о том, что он гей. Произнести это вслух оказалось уже легко и не больно. Как и признаться, что я была в него безумно и безответно влюблена.
Но если честно, в последние несколько дней я совершенно не думала о Калебе. Что заставляет задуматься, был ли Томас для меня таким же отвлекающим фактором, как и я для него?
— Подкупать меня нет нужды, знаешь ли.
— Я не думал, что ты захочешь меня видеть… после всего, что я тебе наговорил.
— Почему ты сразу мне не признался? — шепотом спрашиваю я, чувствуя, что не в силах говорить нормальным голосом. Слишком устала. Даже дышать тяжело. И мне просто хочется остановиться: перестать убегать и преследовать. Перестать обвинять.
— Я не знал, как, — сцепив руки вместе, говорит Калеб.
— Но я же не посторонний человек, Калеб. Это же я. Мы выросли вместе. И ты мой лучший друг. Неужели ты не считал меня своим другом?
Это такой жалкий и детский вопрос. «Считаешь ли ты меня таким же близким другом, как и я тебя?». Тем не менее этот вопрос ощущается куда более важным, чем «Ты любишь меня?». И внезапно понимаю, что отрицательный ответ меня уничтожит. Его дружба значит для меня больше, нежели любовь.
Калеб издает неуверенный смешок.
— Как ты можешь такое спрашивать, Лей? За последние два года я скучал по тебе каждую минуту. Я… — он проводит рукой по волосам, — чувствовал себя виноватым. И одиноким. Очень не похоже на самого себя. Но я не знал, как встретиться с тобой, после того… что сделал. После того как воспользовался тобой и твоими чувствами. Бросил тебя.
Видеть его сожаление нелегко. Мое сердце словно свернулось в клубочек от боли. Калеб во всем винит себя — так же, как привыкла делать я. Но мне не хочется, чтобы он продолжал в том же духе. И вспоминать о произошедшем я тоже не хочу — это слишком удручает. Настало время разделить вину пополам и двигаться дальше.