— Что ты ему сделала? За что собираешься извиняться? — смерив меня взглядом, интересуется Сьюзен.
— Я… м-м-м… предпочла бы сказать это ему. Прошу вас.
Видимо, мое отчаянное желание поговорить с семимесячным ребенком возымело свое действие, или же Сьюзен просто сжалилась над девушкой в слезах. Кивнув, она дает мне войти в дом.
— У тебя пять минут. И все это время я буду находиться рядом.
— Да. Конечно, — с облегчением отвечаю я.
Во второй раз я вхожу в дом Томаса, и этот визит кажется еще менее уместным. В комнату, где в своей кроватке играет одетый в желтые ползунки Ники, розовощекий коротышка, пробиваются солнечные лучи, подсвечивая его волосы мягким сиянием.
Малыш с мокрым от слюны подбородком и всклокоченными темными волосами занимает все мое внимание, будто пространство комнаты начинается с него и им же заканчивается. По отношению к его отцу я всегда чувствовала то же самое. Я питаю к Ники некое подобие материнской любви, и это самое странное, что случилось в моей жизни. Я не только не мать; меня и взрослой-то можно назвать с трудом. Но когда подхожу к кроватке, у меня руки ноют от желания взять мальчика на руки и прижать к груди.
Опустившись на колени, я с улыбкой смотрю в голубые глаза Ники. Он убирает в сторону слоненка, ухо которого жевал, и улыбается в ответ.
— Лей…ла-а-а! — восклицает он.
— Привет, малыш. Ты меня помнишь, да? — я машу ему указательным пальцем, и Ники, как и всегда, хватает его мокрой ладошкой.
Я наклоняюсь и целую держащий меня за палец кулачок. Ники хихикает и снова принимается за слоненка. На память мне приходят слова Томаса, что для Ники сейчас все еда.
— Эй, а у меня для тебя есть подарок. Вот, — я снимаю с себя белую меховую шапку-ушанку. — Можешь забрать, хотя моя самая любимая у тебя уже есть. Боже, до чего же ты милый! Так бы и съела тебя! — вспомнив о Сьюзен, я поспешно добавляю: — Но не буду, не волнуйся.
Ники играет со своей новой шапкой, размахивая руками, пока я набираюсь смелости сказать, ради чего сюда пришла.
— Я нарушила договоренность, — выпаливаю я, как и Томасу, когда мне нужно поделиться чем-то непростым. И тут же съеживаюсь. — Уф. Как-то само вырвалось. Наверное, надо начать с самого начала… Не то чтобы для тебя это будет иметь какое-то значение, — Ники по-прежнему занят шапкой, вертится туда-сюда и машет ручками. — Мы с твоим папой заключили соглашение. Неформальное. То была молчаливая сделка. Поверь мне, я согласилась только потому, что считала… будто ему это необходимо. Мне это тоже было нужно, но ему — в гораздо большей степени. Вот только я порушила все планы.
Я слышу, как Сьюзен переступает с ноги на ногу, но сейчас все мое внимание сосредоточено на малыше, которому совершенно плевать на мои слова.
— Знаю, что ты ничего не поймешь, и, вероятнее всего, скоро обо мне забудешь, поскольку мы с тобой больше не увидимся, но мне важно сказать: я нарушила нашу договоренность не нарочно. Как-то само произошло, понимаешь? Я не планировала… ну… влюбляться в твоего отца, — зажмурившись, я глубоко вздыхаю.
— Но сейчас поступлю правильно. Я… Я ухожу, Ники. Волноваться не о чем, произошедшее тебя никак не коснется. И мои ошибки тебя преследовать не будут.
Я вспоминаю о слезах, которые пролила Эмма, оплакивая то, чего не могла контролировать. Случившееся уплаченной цены не стоило, теперь я это понимаю. Ничто не может оправдать того, что я натворила. И если существует хотя бы призрачный шанс, что последствия коснутся этого маленького мальчика, на это я больше пойти не готова.
На глаза наворачиваются слезы, но я их сглатываю. Впрочем, Ники не замечает.
— Твой папа тебя очень любит. Он совсем не похож на моего отца. Он тебя не бросит, и я уверена, твоя мама любит тебя так же, если не сильнее. А еще, знаешь, любовь твоего папы к маме такая же большая, как и любовь к тебе. Поэтому… не беспокойся ни о чем, — шмыгнув носом, говорю я. — Я сожалею обо всех проблемах, которые принесла с собой, — наклонившись, целую Ники в лоб, и он хихикает в ответ. — Больше мы с тобой не встретимся, так что береги себя, ладно? Я тебя никогда не забуду.