— Куда жгут? Там в паху почти. Не наложишь.
— Да. Только кулаком. Удержат?.. Вон такси… Эй!..
В коридоре прежде всего увидели рыдающую Раю и возле нее дежурную сестру.
Я испугался — плачет, утешают, неужели?.. Да она в любом случае плакать должна, чего я выдумал с перепугу?
— Он в операционной уже. Остановили, Дмитрий Григорьевич. Полотенцем и рукой придавили.
— Кто там?
— Все дежурные.
— Рая, дело плохо.
— Умрет, Дмитрий Григорьевич?
— Да ты что! А ногу потеряет, наверное. Попробуем.
— Лишь бы жил, Дмитрий Григорьевич!.. Бог с ней, с ногой…
Как только узнал, что кровотечение остановили, успокоился. Успеем. Смотрю, и Егор порозовел. Может, от бега. А то зеленый был, смотреть тошно. Тоже — катастрофа! И хорошо, что хлопнул дверью. Тягомотина. Это ж надо! Вызвать меня из-за такой ерунды. Инфантильность, молод еще. Вот он уже думает о Златогурове, Полкановна отодвинулась с ее истериками. Повезло ему, можно сказать, что у Льва кровотечение началось.
Лев лежал на столе. Дежурный держал кулак на полотенце в месте кровотечения. В головах — реаниматор и сестра. Капельница уже налажена, кровь возмещает потерю, медленно переливаясь из ампулы в вену.
— Ну-ка, осторожненько убери кулак. Если польется, тут же заткнешь снова.
Дежурный медленно убрал кулак — кровь не текла. Сняли полотенце — нет крови. В самом центре надутой шишки — ее я уже видел утром — небольшая ранка, прикрытая кровяным сгустком. Красненький комочек на вершине небольшого купола дергался в ритме сердца, пульсировал.
— Много потеряли?
— Не меньше литра.
Лев лежит молча, не встревает в разговор. Изменился он за последние месяцы.
— Начинайте наркоз. Моемся. Ты кулак держи, а мне Егор поможет. Лев, ногу, наверное, не спасем…
— Не надо. Кончайте с ней быстрей. Все равно не нога.
«Не нога». Все-таки нога. Своя, не деревяшка. Даже если пластмассовая, электронная, на петлях да на пружинах… не знаю, чему там сейчас научились, чего строят вместо ног? Я знаю только живые ноги. Можно, конечно, еще попытаться, но как бы его самого не потерять… Нет, опасно. Уйти может. Пока мылся, узнал еще одну больничную новость:
— Дмитрий Григорьевич, а знаете, в вашем полку прибыло.
— То есть? В каком полку? Нашла время для загадок.
— В вашем. В полку с почечными коликами. — Операционная сестра глупо засмеялась.
— В чем дело? Заболел кто? Что смеешься?
— Марат Анатольевич. — Она снова прыснула. — Еще из больницы не успел уйти, до вечера тут был… Недавно только кончился приступ, домой поехал.
— Да ты что? — Я окликнул Егора. — Ты слыхал? У Тараса почечная колика.
— Вот подхалим! — изумился Егор. — И тут к начальству подладился. Нет, Димыч, столько камней в почках на одно отделение — слишком большая роскошь.
— Да уж, вторая колика в отделении — это сигнал мне. Удалять надо.
Небольшое отвлечение перед операцией. Успокоились: кровотечение остановилось и за ногу бороться не надо.
Лев спал. Только мы раскрыли рану пошире — кровь вмиг заполнила всю полость и начала заливать стол. Егор передавил выше — остановилась. Я убрал кровь, сгустки, обнажил протез. Конечно, разъело шов. Наверняка инфекция, а что еще? Течет из протеза — зажим сюда. Теперь выделить протез, подтянуть, перевязать и отсечь у самой аорты.
Все. Ноге конец. Кровь туда больше не идет. Вниз по этой ноге кровь больше не идет. Я зашил и перевязал все места, откуда может течь кровь. Опасность ушла.
Теперь надо думать. Теперь можно думать.
Давление хорошее. Кровопотеря восполнена. Попытаться, что ли, еще раз с новым протезом? Нет, не рискну. Одно дело ногой рисковать, другое — жизнью.
Рану зашивал медленно, оттягивал время. Ненавижу ампутации. Они наиболее наглядно, образно ставят нас на место, подчеркивают нашу беспомощность. Всякий успех хирургии — не могу об этом не думать — свидетельство слабости медицины. Человека надо лечить, а не резать. Хирурги начинают работать, когда другие врачи сдаются. Правильно, раньше врачи не считали хирургов за своих. Но все же и мы помогаем. И мы что-то делаем. Зашьем — и все выглядит как обычно. Кому дело до нутра? А тут — раз, и нет ноги. И всем все видно.
Понимаем мало, что там происходит, — вот и режем. Умеем много, а знаем, понимаем мало.
Наконец зашил рану. Надо начинать ампутацию.
— Помойся, — обратился к дежурному. Стоит без дела, а мы за него работаем. Мы ведь не дежурим сегодня. Его время. — Помоги Егору.
— Ты не будешь сам?
— Постою посмотрю.
Я свое отработал. Теперь пусть сами. Егору полезно сегодня переключить эмоции.
Демагог! При чем тут дежурство, эмоции?.. Просто не хочу сам…
Когда ногу уносили из операционной, я шел сзади.
Где-то читал или кто-то рассказывал, что в какой-то стране врача обязывают первым идти за гробом.
22
После наркоза Златогуров спал до утра. Рая сидела рядом на стуле, временами впадая в дремотный транс. Когда Лев, не просыпаясь, попытался повернуться и застонал, Рая вышла в коридор, попросила сестру сделать укол. Здесь она немножко поплакала и вернулась на свой пост.
Проснулся Златогуров, когда сестра пришла мерить температуру всей палате. Проснулся, осмотрелся, взгляд сохранял полную безмятежность, даже когда он поглядел на одеяло, под которым должна была быть его больная нога. Он должен был вспомнить. Почувствовать он не мог ничего, кроме боли. Ноги не было, но ему не дано было ощутить это: он мог почувствовать боли в пальцах, которых не было, боли чуть ниже колена, которого тоже не было, могла почесаться подошва… Так это и называется — фантомные боли. Болей у него не было, были фантомные ощущения.
Наверняка все быстро вспомнил. И опять, вопреки себе самому, продолжал молчать. Ничего, скоро обретет всегдашнюю норму. Сестра подала градусник и сказала:
— Лев Романович, сегодня перейдете в свою палату.
— Спасибо, милая, спасибо.
Когда Рая вышла, Лев откинул одеяло. Положил руку на культю и снова накрылся одеялом. Хотел лечь на бок, лицом к стене, не сумел.
Приехали Рая и сестра с каталкой. Палата была чистая, вымытая, кровать застелена свежим бельем. Палату только что вымыла Рая. На подоконнике стояли какие-то баночки, мешочки, пакетики. Очки и свежие газеты лежали на тумбочке.
— Ну вот мы и дома. Есть будешь, Левочка?
— Пока нет. Какая еда с похмелья? — Лев засмеялся. Первый день новой жизни. Пусть привыкает. Сначала в мыслях, а потом и физиологически надо привыкать к новому своему состоянию. Еще все может случиться. Даже сегодня. Может вскочить неожиданно спросонья на ноги, позабыв все на свете. Господи! Сколько еще будет ситуаций, которые напомнят ему, что он теперь такое, и уточнят нынешнее его место.
— Здравствуйте, Дмитрий Григорьевич! Здравствуйте, дорогой! Что это вы в такую рань?
Как будто ничего не произошло. Молодец, Лев, одобрил Дмитрий Григорьевич, понимает, что и мне так легче.
— Не болит? — опять этот глупый вопрос хирурга.
— Не бог весть как, Дмитрий Григорьевич, но болит. Я ваш старый, многоразовый, можно сказать, личный больной, да? Можете сделать для меня исключение? По блату.
— Ну, — настороженно откликнулся заведующий. О чем он собирается просить? Доктору надо быть готовым к любой неожиданности. Разговаривать с больными — как зайцу в лесу бегать, подвоха ждешь от любого вопроса. — Мы и так тебе, Романыч, полно исключений делаем…
— Старого волка ваших больничных просторов поддержать надо, ведь так?
— Ну, ну, Романыч, говори.
— Можно коньячку немножко глотнуть?
— Ха! И это все? — Диму явно полегчало. — Сейчас принесу.
— Нет уж. Сейчас меня еще тошнит. Чуть позже.
Оба засмеялись. Развеселились. Похоже, им не хотелось расставаться сейчас. Так бы и сидели на завалинке, как два инвалида, и посмеивались. Насколько легче было бы, если б они вовсе друг друга не знали. Привезли больного с кровотечением — и все. Надо отрезать ногу — отрезали.