— Н-да. — Лицо было черным, значит, на негативе был белый. — Но... Чёрт возьми, я не уверен.
— Капитан, это наша работа, понимаете? — Лейтенант был офицером разведки, тогда как капитан относился к ВВС. — Разрешите нам сделать все как полагается, сэр.
— Но он один из наших!
— Совершенно верно, сэр, а вот этот парень к нашим не относится. Разрешите мне отнести пленку в лабораторию для печатания позитивов и увеличения. Кроме того, командир авиакрыла захочет посмотреть на снимки порта.
— Это может подождать.
— Нет, сэр, не может, — возразил лейтенант, но все-таки взял ножницы и отрезал интересующие капитана кадры. Остальную пленку передали главному старшине, а лейтенант и капитан вернулись в фотолабораторию. На подготовку полета «Коди-193» ушло два полных месяца, и капитан сгорал от нетерпения, стремясь получить информацию, которая, как он знал, находится на этих трёх двух с четвертью-дюймовых кадрах.
Через час он получил её. А еще час спустя поднялся на борт самолёта, вылетающего в Дананг. Прошёл ещё час, и капитан летел в Куби-Пойнт-Нэйвел-Стейшн на Филиппинах, откуда проследовал на маленьком самолёте на военно-воздушную базу Кларк и перешёл на К-135, вылетающий прямо в Калифорнию. Несмотря на продолжительность и трудность двадцатичасового полёта, капитан спал мало и, отрывочно, поскольку сумел разрешить тайну, которая могла изменить политику его правительства.
4. Первый свет
Келли проспал почти восемь часов и снова проснулся от криков чаек. Пэм в спальне не было. Он вышел наружу и увидел её. Она стояла на набережной, глядя на поверхность залива, все ещё усталая, все ещё неспособная воспользоваться отдыхом, который ей был так нужен. Над заливом царила обычная утренняя тишина, его гладкая как стекло поверхность то здесь, то там нарушалась круглыми всплесками пеламид, охотившихся за насекомыми. Именно так хотелось начать день — нежный западный бриз, овевающий его лицо, и такая странная тишина, позволяющая услышать шум лодочного мотора, находящегося так далеко, что самой лодки не было видно. Это было время, позволяющее остаться наедине с природой, но он знал, что Пэм просто чувствовала себя одинокой. Келли неслышно подошёл к ней и, обеими руками коснулся её талии.
— Доброе утро.
Она не отвечала очень долго, и Келли стоял, легко держа её, лишь чтобы она чувствовала его прикосновение. На ней была надета одна из его рубашек, и ему хотелось, чтобы его прикосновение носило только характер защиты и покровительства. Он боялся навязываться женщине, которая пережила такое насилие, и не мог определить, где должна проходить эта невидимая линия.
— Теперь ты знаешь, — сказала она достаточно громко, чтобы её голос нарушил тишину, не в силах повернуться и посмотреть на него.
— Да, — ответил Келли так же тихо.
— И что ты думаешь? — Её голос был болезненным шёпотом.
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Пэм. — Келли ощутил начало дрожи и был вынужден заставить себя не сжимать объятий.
— Обо мне.
— О тебе? — Он позволил себе приблизиться, обнять её руками за талию, не прижимая к себе. — Я думаю, что ты красивая. Я думаю, как хорошо, что мы встретились.
— Я принимаю наркотики.
— Врачи сказали, что ты стараешься бросить эту привычку. Этого для меня достаточно.
— Но все гораздо хуже, я занималась такими вещами...
Келли прервал её:
— Меня это не интересует, Пэм. Я тоже делал вещи, которыми не могу гордиться. И ты сделала для меня так много. Ты дала мне что-то, вдохнувшее в меня новую надежду, и я никогда не рассчитывал на это. — Келли теснее прижал её к себе. — То, что ты делала до встречи со мной, не имеет значения. Теперь ты не одна в этом мире, Пэм. Я с тобой и готов помочь, если ты этого хочешь.
— Когда ты узнаешь... — предупредила она.
— Я готов рискнуть. Мне кажется, что самое важное я уже знаю. Я люблю тебя, Пэм. — Келли удивился, услышав собственные слова. Он слишком боялся выразить эту мысль даже самому себе. Это казалось глупым, но снова эмоции одержали верх над здравым смыслом, и на этот раз здравый смысл не слишком сопротивлялся.
— Как ты можешь говорить такое? — спросила Пэм. Келли нежно повернул её к себе и улыбнулся.
— Сам не понимаю! Может быть, это из-за твоих спутанных волос или твоего сопливого носа. — Он коснулся её груди через рубашку. — Нет, мне кажется, это из-за твоего сердца. Неважно, каким было твоё прошлое, сердце осталось прекрасным.
— Ты, правда, так думаешь? — спросила она, глядя ему в грудь. Наступило молчание, затем Пэм улыбнулась ему, и это тоже походило на рассвет. Оранжево-жёлтое сияние поднимающегося солнца зажгло её лицо и осветило светлые волосы девушки.