Когда я снова подняла взгляд, мой горный козлик уже находился неподалеку. Повезло! Как только я его увидела, у меня от восторга перехватило дыхание и я стала оценивающим взглядом охотника рассматривать его силуэт сквозь переплетение веток, росших вокруг кленов. Он шел точно по тропе, и, когда он сделал следующий шаг, я поняла, что еще немного — и мне, возможно, удастся сделать прицельный выстрел с минимальной дистанции. В это мгновение горный козел поднял голову и глянул сначала на восток, а потом на запад, после чего неторопливо затрусил по тропе в мою сторону, выходя на открытое место. В тишине леса его копытца громко цокали о валуны в каменистой почве.
Все складывалось на удивление удачно. Мне даже не пришлось лезть на дерево и дожидаться его появления. Я порадовалась, что находилась внизу. Теперь оставалось только ждать, когда он на меня выйдет, и молиться, чтобы он не свернул вдруг в сторону. Козлик остановился, запрокинул голову и с шумом втянул в себя влажный и холодный лесной воздух. При этом его закрученные кольцами рога предстали во всей красе. Он вообще был очень красив, этот козлик, — с массивной, украшенной тяжелыми рогами головой, темным плотным телом и светлыми полосками вдоль спины.
Неожиданно козлик протяжно заревел, бросая вызов укрывавшимся в чащобе другим самцам козлиного племени, и его громкий рев далеко разнесся по лесу. От неожиданности и от громких, пронзительных звуков, которые он издавал, у меня выступили мурашки. На мой взгляд, он весил фунтов двести (даже освежеванный), а я после проведенного в Африке года была тоща, как только что перезимовавшая лань. «Придется брать веревку и тащить его волоком», — подумала я. Я ощутила возбуждение, которое всегда испытывала, когда видела перед собой близкую и верную добычу.
Между тем козлик подошел так близко, что я заметила капельки влаги у него на шкуре. Попасть в него теперь ничего не стоило: он остановился и прислушался в надежде услышать ответный вызов к бою.
Я опустилась на колено и вскинула ружье.
Он не двигался и смотрел на меня.
Мой указательный палец замер на спусковом крючке.
«Беги!» — мысленно воззвала к нему я. Если бы он побежал, я бы выстрелила. Но он почему-то стоял на месте и смотрел на меня.
Я попыталась представить его в виде какого-нибудь съестного припаса — копченого мяса, к примеру, которое можно было бы раздать голодающим. Я знала, что страх голодной смерти, который я испытывала, многим людям показался бы странным и даже болезненным, но ничего не могла с собой поделать. На прошлой неделе я законсервировала более сорока килограммов слив, которые насобирала в заброшенном садике неподалеку от нашей фермы. Застав меня за этим занятием, бабушка сказала:
— Ты хочешь накормить весь мир, а это невозможно, Бретт.
Все эти мысли пронеслись в моей голове в одно мгновение. Я снова посмотрела на своего козлика: он по-прежнему не двигался. Я держала его на мушке уже несколько секунд, и все это время он, не мигая, без страха смотрел на меня. Каждая мышца моего тела в этот момент была напряжена до предела. Я слышала множество историй про горных козлов, которые во время брачного гона приходили в такое сильное возбуждение, что таранили автомобили и даже нападали на людей. Время шло, и у меня стало складываться впечатление, что он, разглядывая меня, словно взвешивает наши шансы, перед тем как устремиться в атаку.
Мой палец замер на курке, а сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.
Неожиданно козел задрал хвост. Я ожидала от него чего угодно, даже того, что он, нацелив мне в грудь рога, помчится по тропинке прямо на меня, но только не этого. Животное между тем снова махнуло хвостом, а потом сделало это еще и еще раз.
«Ну же, — мысленно отдала я ему приказ, — прыгай! Доставь мне такое удовольствие! Я сниму тебя одним выстрелом…»
Неожиданно он, вместо того чтобы проявлять по отношению ко мне агрессивные намерения, оглушительно пукнул — так, что этому звуку даже сопутствовало эхо. Пожалуй, это было крупнейшим проявлением метеоризма, с каким я только сталкивалась в своей жизни. Потом он мигнул и посмотрел на меня с таким высокомерным видом, будто хотел сказать, что я никогда в жизни не смогу сделать этого так же громко, как он.
Я ничего не могла с собой поделать и расхохоталась. И о точности прицела, разумеется, уже нечего было и думать. Я опустила ружье, и охотничий азарт, который завладел было всем моим существом, оставил меня, как вода во время отлива оставляет берег. Одновременно с этим я избавилась от чего-то еще — то ли от страха, то ли от владевшего мной весь последний год напряжения, то ли от чувства вины. Короче, каким бы оно, это тягостное чувство, ни было, оно исчезло.