Он усмехнулся, а потом коснулся моей щеки поцелуем.
— Если ты думаешь, что я тебе об этом скажу, то сильно ошибаешься.
Я шутливо оттолкнула его.
— Вот как? Но почему? Что ты скрываешь?
— Ничего, — негромко произнес он и снова попытался меня обнять.
— Нет, ты мне скажи…
Он вздохнул.
— Хорошо, скажу: я упрям как мул.
— Упрям? И это все?
— Тебе этого мало? Поверь, я могу быть просто несносным. Иногда для того, чтобы я изменил свое мнение, требуется взорвать у меня перед носом динамитную шашку. Да будет тебе известно, мое упрямство доводило до белого каления множество людей.
— А какое твое лучшее качество?
— Очень может быть, все то же упрямство. Уж если я подружусь с человеком, то буду стараться сохранить его дружбу любой ценой и вопреки всему. Какие бы ни были у него недостатки. В этом смысле я непоколебим, как скала.
— Ты был когда-нибудь женат?
— Нет, — ответил он, и в его глазах проступили печаль и горечь утраты.
— Кто она была? — тихо спросила я.
Он молчал очень долго. Но я все ждала, и при мысли о том, что его ответ может мне не понравиться или даже причинит боль, у меня сжималось сердце.
— Ее звали Софья, — произнес наконец Ноа.
— Красивое имя, — сказала я, ожидая продолжения.
— Она была испанка. Красивая. Длинные волосы, длинные ноги, глаза как два озера. Мы встречались три года, после того как я вернулся домой из колледжа. Софья была девушка упертая: вбила себе в голову, что станет писательницей, — и баста. Работала она не разгибаясь и к восемнадцати годам опубликовала в национальной антологии четыре стихотворения. Короче, она была умная и талантливая.
— Почему же ты на ней не женился? — спросила я.
Ноа откинулся на спинку дивана и начал свой рассказ:
— Я родился на ранчо, в полмили от ее. При всем том члены ее семьи всегда считали меня чужаком, гринго — так принято называть в тех краях пришлых американцев со светлой кожей и глазами. Ничего удивительного. Ее семейство проживало в нашей долине по меньшей мере четыреста лет. Все члены ее семьи, разумеется, были католиками. А я — нет. Ее братья не желали, чтобы она гуляла с гринго. Когда Софья сказала, что мы хотим пожениться, они решили подкараулить нас в городе на автомобильной стоянке. Думаю, им хотелось меня попугать, чтобы отвадить от сестры. Младшенький, однако, вошел в такой раж, что выхватил револьвер. Софья бросилась вперед и закрыла меня собой. Пуля угодила ей прямо в лоб, и она умерла на месте, даже не вскрикнула.
Мы повезли ее тело в госпиталь. Когда меня спросили, что случилось, я сказал о несчастном случае. И в полиции сказал то же самое, когда началось расследование. Мне не хотелось, чтобы парнишку засадили в тюрьму до конца его дней. Какой смысл был его подставлять? Эта семья и так пережила страшную трагедию.
— Что же случилось с этим парнем дальше? — спросила я, втайне надеясь, что этот не в меру горячий испанец получил воздаяние за свой ужасный поступок и попал-таки в тюрьму — не за это, так за другое.
— Он стал священником, — сказал Ноа. — Теперь у него приход в двадцати милях от ранчо. В городишке под названием Квеста.
— Интересно, была ли его семья благодарна тебе за то, что ты спас его от тюрьмы?
— Нет. В смерти Софьи члены семьи обвинили не его, а меня. Хотя я был на похоронах, на поминки меня не пригласили. Я продолжал оставаться для них чужаком.
Я наклонилась к Ноа и поцеловала его. Прикосновения его губ разожгли во мне страсть. Пламя страсти и вожделения, подобно жидкому огню, стало растекаться по моему телу. Миг — и я почувствовала, что у меня ослабли колени, а ноги сделались ватными. «А ведь я могла бы его полюбить», — неожиданно подумала я.
— Потом я встречался с другими женщинами, — сказал Ноа. — Но никогда не испытывал того, что чувствую сейчас, находясь рядом с тобой.
— И что же ты чувствуешь? — Мне хотелось, чтобы он попытался облечь свои чувства в слова.
— Сама знаешь что…
Я-то знала, но хотела, чтобы он сказал об этом сам. Если он испытывает то же, что и я, стало быть, я в своем чувстве не одинока.
— Думаю, я мог бы тебя полюбить, — сказал он.
Когда он привлек меня к себе, меня, как огнем, опалило снова.
— Я тоже, — произнесла я.
Поцелуй затянулся, и мы отпрянули друг от друга только для того, чтобы перевести дух. У меня кружилась голова, тряслись руки и ноги — как у девицы подросткового возраста, впервые поцеловавшейся с парнем на заднем сиденье машины. При этом я улыбалась — широко, что называется, до ушей.
— Почему вы с шерифом расстались? — спросил Ноа.