Тот факт, что она убила моего отца, больше не имел для меня значения. В конце концов, я никогда не знала его и не любила. Он насиловал бабушку, шантажировал, довел ее дочь до самоубийства. Кто знает — быть может, при аналогичных обстоятельствах я и сама решилась бы на убийство.
Наконец-то у меня в голове все встало на место, хотя для этого мне пришлось оказаться в охваченном огнем доме. Как бы то ни было, теперь я точно знала, что никогда и никому не расскажу правду о смерти Эдварда.
— Без тебя я не уйду, ба, — прошептала я едва слышно, но бабушка услышала меня.
Она поднялась и пошла вдоль объятого пламенем коридора. Не прошло и секунды, как ее седые волосы и шелковое кимоно вспыхнули и она превратилась в пылающий факел. В следующее мгновение она скрылась за стеной огня и дыма…
Я опустилась на пол и прижалась щекой к горячим, дымящимся доскам. Я ужасно, смертельно устала.
«Черт, — подумала я, — может, все это мне просто-напросто снится? Вот было бы хорошо, если бы это был сон». Спать мне хотелось, а вот думать и дышать — нет. Каждый вдох давался мне с огромным трудом, к тому же я вдыхала не воздух, а дым и после каждого вдоха начинала надрывно кашлять.
Я почувствовала, как доски пола прогибаются от чьих-то торопливых шагов, и поняла, что ко мне на выручку спешит Ноа — мой защитник, телохранитель, мой любовник. Он подхватил меня на руки, прижал и, спотыкаясь, побежал к выходу.
Как только Ноа вытащил меня из дома через кухонную дверь, огонь, который следовал за нами по пятам, стал хозяйничать на кухне. Там вспыхнули шторы, с треском, похожим на ружейный выстрел, вылетели стекла, и из оконных проемов стали вырываться злые желтые языки пламени.
Ноа уложил меня во дворе на снег и склонился надо мной, пытаясь определить тяжесть полученных мной ожогов. Я жадно ловила холодный воздух, стараясь облегчить боль в обожженных легких, и обводила слезящимися глазами двор. Эми и Райан находились от дома на безопасном расстоянии, а Винсент, как негодная забытая вещь, все еще валялся на крыльце, распластавшись на ступеньках.
А потом случилось невероятное: крыша и стены нашего дома лопнули, словно шкурка перезрелого апельсина, и все строение взлетело на воздух в ярчайшем огненном облаке.
«Газолин! — догадалась я. — У нас в погребе полно газолина и керосина. Это же настоящая пороховая бочка, а пожар — зажженный фитиль, который к ней поднесли!»
Дом на моих глазах беззвучно, как в очень старом черно-белом кино, распадался на части. Грохот я услышала секундой позже, когда постройка, которую приподнял взрыв, осела и обрушилась и во двор полетели горящие деревянные обломки, куски раскаленного стекла и металла и бог знает еще чего.
Ноа распластался надо мной, закрывая меня своим телом от падавшего с неба огненного града.
«Вот и все, — отрешенно думала я в этот самый трагический в моей жизни момент. — Бабушка от нас ушла. Ушла вместе с домом, который так любила и в котором провела почти всю свою жизнь».
Эта мысль была для меня невыносима.
Подошли Эми и Райан и помогли нам с Ноа подняться.
Мы в мертвом молчании стояли и смотрели, как догорал наш старый дом, думали о невосполнимой утрате, которую понесла наша семья, и всем нам было невыразимо горько.
Выглянув из окна бунгало Ноа, я увидела дым, который поднимался от продолжавших тлеть руин старого дома, и заметила, что небо на востоке просветлело: занималась заря нового дня.
Думать о том, что случилось, было слишком больно, и я, взглянув на брата, заговорила о другом:
— Этот тип жив?
— Еле дышит, — ответил Райан.
Винсент лежал на кровати Ноа, а Райан промывал его раны слабым мыльным раствором. Ящичек с аптечкой, принадлежавший Ноа, стоял на столе рядом с кроватью. Лицо Винсента было сплошь покрыто коричневой коркой, а от всего его тела исходил запах подгоревшего мяса.
После взрыва мы выкопали Винсента из-под обломков и перенесли в домик Ноа. На Винсенте была черная водолазка и, насколько я могла судить по ожогам у него на шее, снять с него эту штуку было бы крайне трудно. Полиэстр не горит, а плавится, поэтому, стаскивая с Винсента водолазку, мы могли в буквальном смысле содрать с него кожу.
— Может, перебинтовать его? — спросил Райан.
— Нет, — хрипло сказала я. — Когда ожоги такие сильные, лучше обойтись без бинтов. Просто обмой ему раны и оставь все как есть.
Я бы сама занялась Винсентом, но руки и ноги у меня были забинтованы и ходить я не могла. Помимо ожогов, меня беспокоили легкие: было такое ощущение, что при каждом вдохе в них втыкаются сотни острых иголочек. Винсент, однако, находился в куда более тяжелом состоянии.