— Понимаешь, Федь. Повзрослел я, что ли? Короче, за Соньку головы отрывать буду.
— Ладно, понятно. Влюбился ты в Соньку, так и скажи!
— Не скажу, — отрезал я, — Сам ещё не знаю. Время покажет. Да и сколько таких ещё Сонек мне за жизнь встретится — никто не знает. Но обижать её не позволю.
Потом мы с Федькой отправились по посёлку полазить. Дома всё переделали, скучно, вот и отправились побродить. И вот о ком говорили, нарисовалась не сотрёшь. Не идёт, а пишет.
— О, твоя идёт, — тычет меня локтем в бок Федька и заговорчески помигивает, придурок.
— Заткнись, Федька, — предупредил я, — Ляпнешь чего при ней, в ухо дам, не посмотрю, что друг.
Федька со всем тщанием изобразил, что он — никогда и вообще могила. Ага, так я и поверил. Болтун, первый на деревне.
— Привет, Сонь! — поздоровался я первым, а она покраснела как помидор. От ушей, прикуривать можно. Ну, хоть чистенькая сегодня, видимо без эксцессов обошлось.
— Здравствуй, Володя, — пролепетала она, а Федька превратился в соляной столб.
— Никто не обижал тебя сегодня?
— Нет, — так же тихо ответила она, теребя какой-то узелок в руках.
— Далеко собралась?
— Маменька к тёте Мане отправила, гостинца передать. Пирогов вот напекла.
— А, вот что! — обрадовался я, — Ты туда-обратно или задержишься у неё?
— Нет, маменька сказала не задерживаться, — ответила она, и кинула на меня хитрый взгляд. Ну, мы намёки понимаем.
— Так давай, мы тебя проводим, да Федь, ты же очень хочешь Соню проводить, — повернулся я к Федьке и ткнул его легонько кулаком в живот.
— Уве-к! — издал интересный звук Федька и с энтузиазмом изобразил согласие с моим вопросом. Ну и то хлеб. Судя по нему, он сегодня решил устроить мне праздник — молчать целый день. Хотя, целый день не получится, полдня уже прошло. И мы не спеша пошли по улице, здороваясь с редкими прохожими. До дома бабы Мани дошли спокойно, дождались, пока Сонька отдаст гостинец, а потом пошли обратно.
— Аы, чёрт! — невнятно ругнулся Федька, когда шли уже по центру Кантемировки.
— Ты чего? — спросил я.
— Да вон, смотри, Гриня с парнями идёт, — кивнул он в сторону.
Я посмотрел, куда он показывал и увидел, что откуда-то из кустов, через изгородь, перемахнули трое парней. Двое лет по двадцать, один лет двадцать пяти. Насколько я знал, это великовозрастный оболтус по имени Григорий, или как все привыкли говорить — Гриня. До сих пор не женат, вечно встревает в какие-то истории и очень любит драться. Вот и сейчас, ещё не вечер, а уже пьян и ищет приключений.
— О! Кого я вижу! Вованя! — заорал он на всю улицу, — А кто это с тобой? Твой хвост Федька и наша замарашка Сонька-жидовка!
Не знаю, что он там ещё хотел сказать и зачем вообще подошёл, но меня снова климануло. Я взвился в воздух, и влепил ему смачный удар в голову. Не успев приземлиться, почувствовал движение сбоку, и присев и крутнул ногами бабочку. Рядом рухнуло, подсечённое ударом по ногам тело. Вскочив, пробил любимый удар Ван Дама высоким подъёмом ноги в голову. Показушно, но смотрится красиво. Вот и третий улетел. Тут начал подыматься Гриня, здоровый бугай, зараза. Или он под анестезией или у него нет мозга. Поэтому, я пнул его по рёбрам, а когда он завалился на спину, сделал то, что сделал зареченскому. Наступил на его совесть — то есть, на яйца. Вы слыхали, как поют дрозды? Я не слышал, но Гриня голосил как натуральная свинья.
— Ну и чего орёшь, козёл? — поинтересовался я, — Слушай меня внимательно. Ещё назовёшь Соньку жидовкой, или не дай Бог тронешь её или Федьку, я тебе яйца оторву и сожрать заставлю. Понял-нет?
— Ну всё, тебе пи***, - проинформировал он меня.
— Видимо ты не понял, — ответил я, — Тогда, чтобы ты меня понял, я сделаю так…
И каблуком врезал по его руке, ломая кости. Так всё-таки надёжней, чем просто мораль читать. Как говорил Александр Македонский, ударами палкой по спине, можно добиться значительных результатов, чем обычными словами. Мудрый был человек!
Как только Гриня разинул рот, чтобы снова заорать, я пнул его в голову, отправляя в царство Морфея. Да и надоел он мне уже, шумный такой. Потом, повернулся к Федьке с Сонькой. Как всё запущено…
Сонька изображала анимашного суслика — стояла столбиком и с большими глазами. А Федька просто стоял, разинув рот. Решив не оставить товарища в беде, я хлопнул Федьку ладонью по подбородку, рот с лязгом закрылся, а Федька очнулся.
— Вот это да! — выразил он всю глубину восхищения, увиденным им зрелищем, — Ты самого Гриню вырубил!
— Мне что, на него смотреть надо было, — проворчал я, подхватывая под локоток Соньку и подпихивая в спину Федьку.