— Теми, что со склада сперли?
— Нет, теми, что из леса.
— Значит, браконьерничают, гады? И, поди, прилично, раз спрашиваешь. Хотя давненько не слыхивал о крупном чем-то. Так, по мелочам, знаю, балуются. Но и этих, кто по мелочам, я, начальник, тоже не уважаю. Зачем свое же государство обеднять? Правильно я рассуждаю? Так что зря извиняешься, помогу, конечно. Ты еще раз прости меня, что бандюгу эту пригрел. Кабы знал, кто он, сам бы пришел заявил. Веришь, нет? У меня такая мысль — выпить негрешно, драться тоже негрешно — силу свою мужицкую показать, но за просто так хапать то, что люди потом своим зарабатывают… Это… это…
Иван не нашел больше слов, только скривился презрительно и сплюнул в сердцах. Изумился Мохов и решил было, что все это игра, снова лицедействует Иван, как минуту назад перед грузчиками. Когда шел сюда, уверен был, что Иван не откажет ему в помощи, хотя бы ради того, чтобы спокойно ему потом жить дали, не терзали потому, что преступника укрывал, хоть и по незнанию, но укрывал все же. А тут такая ненависть ярая к тем, к кому он, наоборот, казалось бы, должен если не с любовью, то, во всяком случае, без особого презрения относиться. Изумился Мохов, но виду не подал, лишь пристальнее взглянул на Григоренко, словно хотел проникнуть взглядом туда, в глубину, в душу к нему. И что-то было во всем облике Ивана, в словах его неподдельное, настоящее, поистине неистовое, злое, что Мохов поверил ему окончательно, без долгих раздумий. «Значит, не все потеряно, еще, значит, можно подраться за него», — подумал он.
— Если надо, я разнюхаю, — еще раз пообещал Григоренко.
— Да, будь добр, Иван. Слушай, а хочешь, я тебя в самодеятельность устрою, будешь на настоящей сцене в спектаклях играть.
Иван смущенно опустил глаза, переступил с ноги на ногу, сказал вполголоса:
— Да чего там, старый я уже для этого.
— Ну если вдруг надумаешь, скажи, — Мохов похлопал его по плечу. — Бывай.
Пикалов появился к обеду. Разузнать ему удалось немного. Но один факт заслуживал внимания. Мохов заставил оперативника еще раз со всеми подробностями рассказать об этом занятном эпизоде.
Хотя прохладный северный ветер и унес из города дурманящую духоту, Пикалов все равно обливался потом. Теперь он объяснял это излишней влажностью и, доставая очередной платок, каждый раз приговаривал: «Дождь, наверное, скоро, нутром чую».
Он уселся поближе к вентилятору и принялся рассказывать все заново.
— Как я уже говорил, в гараже к нему относились с уважением, и коллеги, и родственник твой. Женщины особенно его любили. Красивый он малый, ничего не скажешь. Правда, глаза глуповатые, но все остальное тип-топ, как говорят наши немецкие товарищи. И работал он достойно, выпивал только по праздникам, не более. Короче, справный хлопец, ни в одну, ни в другую сторону отклонений нет. Начал я пытать, почему он уехал. Знать об этом никто не знает. Одни догадки и предположения. Кто говорит, что за большим заработком в Хабаровск подался, кто говорит, что у него там родственники. А в Хабаровске, как мы знаем, ни на одном из предприятий города он не работает. Так что, может, он и не туда рванул. Верно? Ну, все, думаю, ничего интересного не узнал, придется несолоно хлебавши возвращаться…
Бесшумно вошел Хорев и скромно устроился в углу кабинета на стуле.
— …И тут, когда я уже метров на пятьсот отошел, подбегает ко мне мужичок, с которым я совсем недавно беседовал, из бухгалтерии, по фамилии Стручков, и говорит: «Я не хотел при всех рассказывать, посчитают еще за бог невесть кого, а я родной советской милиции хочу доброе дело сделать». Ну а я ему, давайте, говорю, делайте. Одним словом, видел, как Куксов в выходной день машину брал без путевки и уезжал в тайгу, в сторону Чугуева. Возвращался наутро, и в кузове он какой-то груз привозил, укрытый здоровым куском брезента. Стручков это случайно обнаружил. Рано утром вышел с собакой гулять, а тут Куксов едет. Остановился возле магазина хлеба купить. Ну, Стручков здесь в кузов и заглянул, но брезент приподнять не успел, его тут Куксов за шиворот схватил, неожиданно быстро он вернулся из магазина. Дня через три он заявление подал, а через неделю его и след простыл. Вот так.
— Теперь все понятно, — сказал Мохов, когда Пикалов замолк. — Стручков спугнул Куксова. Чтобы не нарваться на неприятности, он решил дать деру. Чуете, что из этого следует? Во-первых, что дело это серьезное, раз он в общем-то из-за ерунды, из-за бухгалтера, которому вряд ли кто и поверит, надумал бежать. Во-вторых, значит, он не основной, а на подхвате. Он с шефом посоветовался. А тот говорит, давай мотай отсюда, а то и меня под монастырь подведешь. Наверняка долю ему отдал и обещал пересылать энную сумму ежемесячно или раз в квартал. Кстати, Леша, — Мохов ткнул указательным пальцем в грудь Хореву, — проверь переводы на крупные суммы с того времени, как мотанул Куксов. И еще… — Мохов задумался на секунду. — Поспрашайте-ка, ребятки, в соседних районах о неопознанных трупах, поднимите телефонограммы.