И с такой острой жалостью подумал вдруг Мохов о Юркове. Вот ходит он сейчас где-то неприкаянный, бездомный, голодный — денег-то нет. Наверняка весь расчет на долги роздал. Захотелось не мешкая, сейчас же броситься на его поиски.
— Юрков говорил, зачем ему деньги? — нетерпеливо спросил он.
— Что-то там бормотал про неприятности какие-то, про работу. Я не слушал. Врал, наверное, лишь бы деньги выклянчить.
— После вы его не видели? — Вопрос этот Павел проговорил медленно, произнося четко каждую букву, потому что испугался вдруг, что на какой-то миг может потерять контроль над собой, не сдержаться может, и тогда горе механику Вите, не сдюжат его остренькие оттопыренные уши того, что мог и хотел, но не имел права сказать ему Мохов.
— Не-а.
— Если увидите невзначай, — жестко заметил Мохов, — скажите, чтобы позвонил. Уяснили?
— Лучше б не видеть. А чего натворил-то он?
Но Мохов уже повернулся и зашагал прочь. Мимо него пробежал запыхавшийся худосочный парень в мятой клетчатой рубашке. Через мгновение Мохов услышал за спиной невнятное бормотание, а потом злой мальчишеский голос:
— Побойся бога, Витька, за такой ерундовый ремонт четвертной просишь, Михалыч за это и то червонец берет.
Потом испуганно зашикали, и опять невнятное бормотание.
До Октябрьской недалеко, пять, от силы десять минут езды. Мохов вывернул из переулка на широкий проспект, и старенькую кряхтящую машину втянул гудящий поток автобусов, легковушек и грузовиков. Когда так много видел он машин, радовался, вспоминал родной город, словно воздухом его дышал, здесь, вдалеке. Тесно сегодня на дороге. В чем причина? Редко так бывает, в этом городе обычно жидковат автомобильный строй, а тут все словно разбогатели разом, понакупили «Жигулей» с «Москвичами» и в первый же вечер решили похвастаться ими, покрасоваться. И поэтому нагруженным грузовикам тяжко сегодня — они не в праздности пребывают, не развлекаются, а вкалывают, а значит, торопятся, побыстрей им дела свои завершить надо. А тут путаются частники под колесами, и шоферы злятся, хватко вертят баранку, вклинивают машины в мало-мальски широкие бреши. Мохов тоже спешил, он сегодня весь день себя погоняет, словно предчувствие какое-то его терзало — помедли он излишне, и случится непоправимое. Опять он озирался по сторонам, опять искал знакомую щуплую фигуру в мятом пиджаке. До Октябрьской потратил время по максимуму — за десять минут доехал. Вильнул в ближайший темный проулок, притормозил. Полсотни метров до пивного зала шел быстро, почти бежал. Кисло и терпко пахнуло застоявшимся пивом, табаком, подтухшей копчушкой. Разноголосым гомоном плеснуло в уши. Бросились в глаза серые осунувшиеся лица, потухшие, блуждающие взоры, нечесаные волосы. Чертыхнулся про себя, машинально подумал, что, будь его воля, прикрыл бы он подобного рода забегаловки — дух здесь добрый выветрен. Освоившись и приглядевшись, отметил, что несколько ошибся. Посеревших и потухших здесь все же меньшинство, в избытке людей на вид приличных, интеллигентных, преуспевающих. Это истинные поклонники пива, но несладко им здесь, подрагивают ноздри от не совсем приятных запахов. Но ничего не поделаешь — уютный, всегда отмытый, приветливый пивной бар в городе всего один, и после рабочего дня не всегда туда попадешь. Надо в исполкоме на этот счет справиться, когда они планируют прикрывать «ямы» и строить стоящие заведения. Ведь что-то было в проектах.
Кто-то толкнул его в плечо и удалился ворчливо. Здоровый краснолицый детина с зычным криком: «Посторонись!» бережно пронес мимо четыре доверху наполненные кружки, сгустки белой пены дружно шмякались об пол. Мохов поработал локтями, протиснулся к стойке, кто-то беззлобно выматерился ему вслед, двое подростков с невероятно знакомыми лицами, заприметив его, быстренько спрятались за спины толпящихся. Мохов вспомнил, что недавно вел с ними, первокурсниками из профтехучилища, душеспасительные беседы — парни терроризировали малышей возле школ, отнимали копейки, выданные родителями школьникам на обеды. Но сейчас не до них. Трое плечистых энергичных мужчин почтительно поздоровались с ним — это дружинники с деревообрабатывающего, веселые работящие ребята. Павел оперся руками на стойку, чуть подался вперед, встретился глазами с подавальщицей — усталой, поблекшей, некогда, наверное, миловидной Мариной. Та кивнула, мол, сейчас. Она поняла, что он пришел не за пивом. Несколько ловких, точных движений, и поднос уставлен янтарными кружками, почти не глядя, подсчитаны деньги, и Марина громко, привычно объявляет: «Все. Пять минут перерыв». Никто не возмутился. Это было, видимо, в порядке вещей. Мохов зашел за стойку и скрылся вслед за Мариной в подсобке. Возле стойки кто-то отпустил шутку, и несколько человек загоготали.