— Вот бы мне увидеть их, хоть одним глазком… — мечтательно произнесла она.
— Угу, и сразу станешь жрицей этих богов, — засмеялась я.
— Почему сразу жрицей?
— Потому что, дорогая моя, — я отошла от статуи. — Если с огромным трудом, я смогла оторвать от них свой взгляд, то представь себе, что будет с тобой?
— Ничего такого, — скуксилась она. — Они же не моя пара…
— Ну да, не пара, — согласилась я. — Люси в этих мужчин невозможно не влюбиться. Пойми правильно, ты еще не влюблялась, твое сердце не познало горечи и предательства от любви, еще не хватало тебе неразделенной любви.
— А ты, значит, познала? — обиженно спросила она. — Почему сразу горечь и предательство? Любовь не должна быть такой! Она прекрасна…
— Настоящую любовь нет, — нахмурилась я. — Я видела много всего этого…
— Ах, да, вы видящая…
— Вот именно, — улыбнулась я. — Любовь прекрасна, не спорю. Любовь к детям, к матери, к жизни, к природе и многое другое это всегда прекрасно.
— А к мужчине? — нахмурилась она.
— У меня не было любящего мужчины, поэтому не буду судить об этом, но помнишь ту семью с девочкой?
— Да, помню.
— Вот любящая семья, я хочу того же…
— Этого хотят все… — грустно пролепетала она.
Я вспомнила Многолика. Его искривленное от бешенства оскаленное лицо, пустые серые глаза, только красивое мускулистое тело, к которому хотелось, да, признаюсь себе, осмотреть его. Помню, как избитую меня судорожно прижимал к себе, а потом тут же отшвыривал, как тряпку, на пол. Да, я знала, что он моя пара, мой мужчина, но он то нет. Возможно, черный браслет, который сам напялил на меня, и скрыло от него то, что я его невеста, но не умаляет такого жестокого обращения со мной. Причем ни за что и ни про что…
— Ладно, — отмахиваясь от воспоминаний, произнесла я. — Давай приберем тут, это ведь храм моего Бога.
— Давай, — согласилась она.
Я магией очистила стены и углы от паутины и грязи. Люси собирала мусор бытовой магией в кучу, который потом я распыляла магией смерти. Скамейки восстановила и поставила в ряд, окна я не могла застеклить, но закрыла прозрачной магической пленкой. Храм снова стал более — менее чистым и воодушевленным.
Мы сели на скамью, разглядывая свои труды.
— Помещения позади статуи не будем убирать? — спросила Люси. — Я там видела несколько дверей…
— Нет, там пусть жрицы убирают по своему вкусу, — ответила я.
— Споко… — начала говорить она, но раздался грохот от хлопнувшей двери.
Мы повернулись и увидели запыхавшуюся в разорванном платье молодую девушку, которая держала разорванный лиф к своей груди. Она панически осмотрела помещение и, увидев нас, подбежала.
— Помогите, пожалуйста… — шепотом произнесла она.
Я молча показала Люси на дверь за статуей, в которую она быстро, обхватив девушку за плечи, повела.
Только успела я собраться, как послышался тяжелый топот от сапог, через несколько минут в храм зашли несколько человек.
Двое в темных одеждах разошлись по залу и рассматривали помещение, выворачивая мои аккуратно расставленные скамейки. Третий, видимо главный, стоял посреди входа и глумливо рассматривал меня.
— Сюда зашла одна женщина, где она? — спросил он.
— Советую сказать тебе своим, чтоб поставили лавки на место… — тихо произнесла я, смотря, как один со психу отшвырнул одну скамейку об стену храма.
— Иначе что? — хмыкнул он.
Я спокойно встала, подошла к этому человеку и прямо посмотрела в его серо — зеленые глаза.
— Не стоит со мной шутить, — прошептала я ему.
— Эй, — крикнул он своим дружкам. — Не стоит искать ту шлюху, у нас намного лучше есть ей замена…
Он обхватил мои плечи и громко засмеялся.
— Ты так думаешь? — ухмыльнулась я в ответ.
Не успела я моргнуть, как он обхватил меня за талию и прильнул к моим волосам.
— Может, ты отпустишь меня и скажешь мне «извини», — спокойно произнесла я.
Я удивлялась самой себе, ведь могла давно отправить его в нокаут, но по внешнему виду этого мужика видно, что он знает тех, кто мне нужен, главаря преступников.
— Или что? — глубоко вздыхая мои волосы, прошептал он.
— Причиню боль, — улыбнулась я.
— Мне? Не посмеешь…
Я, выворачиваясь из его объятий, переместила свою руку на его промежность, крепко сжала мертвой схваткой, скручивая, его мужское достоинство до тех пор, пока он не согнулся пополам от боли. Отпустила его только тогда, когда его лицо приобрело бордовый цвет и он не заорал от боли мощным фальцетом.