– Сядь! – рявкает парень.
– Пить дай, – иду к нему. – От засухи подохну, пока Фридмана ждём.
Останавливает меня, уперев ствол в грудь.
– Неужто шмальнёшь? А хозяин потом не заругает?
– Сядь!
– Воды!
Дерзко смотря в его глаза, отвожу от себя ствол.
– Будет тебе сейчас вода! – звучит с угрозой.
Перехватывает ствол рукой и замахивается прикладом. Успеваю от него увернуться, но тут же прилетает пинок по голени, и нога подворачивается. Падаю на колени.
Бл*ть!
– Напился?! – нависает надо мной.
Дверь распахивается.
– Иди погуляй!
Тот мужик из тачки выпроваживает моего надзирателя. Сажусь на задницу и смотрю на вновь прибывшего снизу вверх.
– Лиза где?
– В более комфортных условиях, – ухмыляется он. – С тобой хотят поговорить.
Мужик присаживается на корточки рядом со мной. В его руке телефон, включённый на громкую.
– Давид Русланович, он слушает.
Бля, я даже не удивлён. Фридман, сука!
– Ну что, Даниил? – звучит из динамика его голос. – Или лучше называть тебя именем, которое ты так и не получил от мамочки? Давиан. Что означает «любимый». А Ильдар должен был унаследовать имя прадеда – Измаил. Эта падшая женщина думала, что я позволю ей растить грязнокровок в еврейской семье.
– Пф! Дело вовсе не в крови, – усмехаюсь я. – Мой дед дал бы тебе пинка под зад, узнай он о том, что как мужик ты несостоятелен.
– Ходоров, заткни его, – скучающе говорит Фридман.
Мне прилетает кулаком в челюсть. Опрокидываюсь на спину.
Пи*дец!
Глядя в потолок, начинаю ржать. Походу, чердак мой основательно потёк.
– И где же ты сам, мразь? – медленно сажусь.
– Нравятся тебе новые апартаменты? – игнорирует вопрос Фридман. – Быть не мажором так скучно, правда? Мамочка с папочкой решали все твои проблемы, а теперь ты нахер никому не нужен!
Тыльной стороной ладони стираю кровь с губ.
– Давай без демагогии, дядя! Переходи к сути. Чего тебе нужно от нас?
– От вас? – фыркает он. – От тебя мне ничего не нужно. Ты останешься здесь. Навсегда. Дурак я, что в детский дом тебя отвёз. Надо было в лесу выкинуть. Или в море утопить. Пустить на корм собакам, в конце концов. Вариантов была масса, но я сжалился. Не учёл, что из младенца может вырасти сучёныш типа тебя.
– И снова: бла-бла-бла... – зеркалю его скучающий тон.
Ходоров, как назвал этого мужика Фридман, хрустит костяшками, сжимая руку в кулак.
– Наслаждайся разговором, Давиан. Скоро это будет для тебя непозволительной роскошью.
– Просто запрёшь меня здесь? Оригинально...
– Этот дом нежилой. Принадлежит давно покойному человеку. Стены подвала – три метра, окон нет. Никто не услышит твои жалкие мольбы о помощи. Ходоров, принеси ему последний ужин и стакан воды.
– Слышь, мразь! – вскакиваю. – С Лизой что будет?
– О ней не переживай. Она в моих надёжных руках. Скоро о тебе и не вспомнит, – с издёвкой произносит он.
Вырываю телефон из руки Ходорова.
– Слышь, ты! – рявкаю Фридману. – Я ж тебя закопаю за неё!
– Не сможешь. Я тебя уже закопал. Под тремя метрами бетона. Спи спокойно, Давиан.
Отключается. Ходоров прёт на меня, чтобы отнять телефон. Швыряю трубку в стену, топчу ногами. Тело вдруг простреливает дикой болью, меня трясёт.
«Шокер», – доходит до поплывшего сознания.
Падаю рядом с останками телефона. Напрягая все силы, тянусь к симкарте и зажимаю её в кулаке. Не знаю, как это поможет...
– Дай сюда!
Ходоров почти ломает мне пальцы, забирая симку. Шокер вонзается между лопатками. Уплываю...
Открываю глаза. В башке шумит, тело как не моё.
С трудом поднимаюсь. Под потолком горит тусклая лампочка, едва освещая помещение. Я тут один...
Дверь закрыта. На ней даже ручки нет. Пробую толкнуть – бесполезно.
Ногой натыкаюсь на что-то, и это что-то издаёт хруст. Приглядываюсь. Тарелка с обещанным ужином. Последним. И стакан воды.
Машинально провожу языком по сухим губам. Во рту пустыня. Горло дерёт от бесполезного сухого сглатывания. Но это пить нельзя...
Отхожу от двери, прижимаюсь лбом к холодной бетонной стене.
Вот это я влип...
Однако собственная судьба меня интересует меньше, чем судьба Лизы. Горю изнутри от ярости и беспомощности.
Сколько я здесь? Сколько был в отключке?
Учитывая, какую сильную жажду ощущаю, наверняка прошло несколько часов. Возможно, сейчас глубокая ночь. Или уже утро.
Гроз поймёт, что с нами что-то стряслось! Мы должны были проводить их с Алиной. Он знает, что я ни за что не пропустил бы нашу встречу. Он будет мне звонить. Не дозвонится – поедет к нам домой.
Мы не сдаёмся, ещё нет.
Опускаюсь на пол, смотрю в потолок.
– Слышишь, Лиз? Мы не сдаёмся! Ты ведь ещё здесь, моя девочка?
Глава 44
Лиза
Никто не отвечает на мои вопросы. Игнорируют мои слёзы, мольбы, истерику...
Мы в каком-то доме. Вокруг молчаливые мужчины в балаклавах. Ещё есть женщина. Она водила меня в туалет и даже наблюдала за процессом. Я пыталась разговорить её, но ничего не вышло.
Даню забрали куда-то, едва нас вывели из машины. Он рвался ко мне... Его избили прямо на моих глазах.
Я не знаю, где он сейчас... Что с ним... Мне трудно дышать без него.
За окном светает. Сижу на полу между кроватью и шкафом. Лицо опухло от слёз, низ живота ноет. Мне так страшно...
Закрываю глаза, пробую подремать, чтобы набраться сил. Нельзя опускать руки, нужно бороться, попробовать сбежать, когда появится такая возможность.
Из дремоты меня вырывает звук шагов. Вздрогнув, распахиваю глаза.
Та женщина снова здесь. С подносом в руках стоит передо мной. Неодобрительно смотрит на стол с нетронутым ужином.
– Тебе надо поесть, – сухо говорит она.
– Я не хочу.
– Голодом морить себя будешь?
– Не всё ли равно? – горько усмехаюсь. – Не буду есть, пока не увижу Даниила. Так и передайте тому, на кого работаете.
Поджимает губы. Молча переставляет тарелки с подноса на стол и идёт к двери.
Я поднимаюсь с пола и бросаюсь за ней. Успеваю толкнуть в спину и выскочить в коридор. Мне преграждает путь амбал в балаклаве.
– Давай, обратно заходи, – наступает на меня. – Не вынуждай делать тебе больно.
А мне и так больно. Больнее уже быть не может.
– Где Даниил?! Что вам от нас нужно?! – кричу и толкаю мужчину в грудь. – Сволочи! Какие же вы тут все сволочи!
Он слегка заламывает мне руки и толкает в комнату. Дверь захлопывается.
Боже!..
В ярости сношу все тарелки со стола. Посуда бьётся. На полу – месиво из еды и битого стекла. Сажусь на корточки, нахожу самый острый осколок, осторожно беру в руку и пытаюсь спрятать, прикрыв рукавом.
Господи... Кого я обманываю? Ну не смогу я воспользоваться этим оружием! Не могу я сделать больно другому человеку, даже если тот заслужил эту боль.
Швыряю осколок на пол. Только руку порезала. Тихо вою от беспомощности и новой порции боли.
Дверь распахивается, входят двое. Грубо схватив за плечи, поднимают с пола, заставляя встать на ноги. Один из мужчин не прячет лицо под балаклавой. Рассматривает мою ладонь, хмурится. А я разглядываю его.
Лет сорок ему. Крепкий. Волосы короткие. Совершенно непримечательное лицо. Никаких родинок, шрамов... Такого сложно опознать.
– А вот это ты зря, – кивает на мою рану. – Очень глубоко порезалась. Придётся наложить швы.
Вырываю руку, прячу за спину.
– Лучше кровью истечь! – чеканю, глядя ему в глаза. – Мне не нужна ваша помощь!
– Храбрый оленёнок... Одобряю, – скалится мужчина. – Ладно, в машине обработаем. Пошли.
Выводят меня из комнаты, переговариваясь между собой.
– Пока заклеим, зашивать нет времени.
– Принесу аптечку.