– Ты что сделал дурной! – закричал атаман – Зачем ты его убил?
– Я…я…я не хотел, это само… Оно само вышло! – оправдывался дрожащий и срывающийся на рыдание мужик.
– Во имя Всетворца! Что ты наделал? Как? Как мы теперь будем клятву давать?
– Э…э…это… Он! – Юргетеп трясущейся рукой указал на колдуна – Он сказал, что клятву должны давать все живые…
Бандиты подняли взгляды на путника. Мужчина наблюдал за потасовкой с полным безразличием. Он подтвердил слова крысы.
– Клятвы касаются только живых. Он выбрал смерть и его палачами стали его же собратья – и обращаясь к Юргетепу – теперь и ты пролил кровь собственными руками и равен своим побратимам во всем – колдун замер на несколько мгновений, словно ожидая чего-то и когда время пришло продолжил – Левап умер. Мы можем приступить к принесению клятвы. Протяните вперед раненную руку и повторяйте за мной:
– Я «назовите имя» пролил свою кровь, дабы скрепить ею клятву…
Колдун остановился, так как некоторые колебались. Он смерил их грозным взглядом и те торопливо и невпопад затараторили слова клятвы. Колдун продолжил:
– Клянусь я самому себе, что совесть моя не даст переступить грани человеческой доброты и единодушия, что отныне и до тех пор пока ступаю по земле я буду дарить ближним лишь благо и не допущу не зла, не худа ни от себя ни от ближнего. Клянусь я самому себе и Всетворцу, что душа моя не возжелает пасть в порок, не примет на себя ни корысти, ни зависти, ни злости, ни гордыни а примет любовь к ближним и любые дарованные Всетворцом благие начала. Клянусь я самому себе, Всетворцу и вершителю моей судьбы, что клятву хранить будут и мое тело и мой дух. А если я клятву нарушу, приму суд и наказание от вершителя моей судьбы и наказание от Всетворца и наказание от самого себя.
Колдун раскинул руки в стороны и торжественно провозгласил: «Клятва произнесена!». Мужчина с довольным лицом оглядел мужиков.
– Скоро вы получите свободу, оковы исчезнут когда солнце окрасит горизонт красным. Чтите и не забывайте свою клятву. Ах! И позаботьтесь о теле Левапа, он был вашим братом и заслуживает достойных похорон. А теперь я откланиваюсь, если нарушите клятву, я узнаю. Всех благ вам, друзья!
Стоило путнику попрощаться, как тут же его тело обратилось в пыль, которую развеяло по ветру. Мужики вздохнули с облегчением. Атаман разразился забористой бранью. Никто не смел даже пытаться выйти за круг, они то ли верили колдуну, то ли так сильно его боялись, что стали смиренно дожидаться заката. А зря. Любой из них мог отправиться восвояси не почувствовав преграды. Чары не сковывали бандитов ни сейчас, ни ранее. Бандиты сами себе внушили свое заточение, и их собственные глаза их обманывали, внушая и суд, и наказание, и клятву. Таково было коварство этого волшебства. А путник, на которого они напали ушел уже далеко вперед. Он переходил небольшой мостик, впереди виднелась деревня. Вдруг путник замер ощутив, как развеялись его чары – «Давно пора» – подумал он и продолжил путь.
Он приближался к Яхово. О том, что в этой деревне живут двое из недавно напавших на него разбойников путник не знал, да и откуда ему было это узнавать. Все сказанное бандитами было и остается только между ними и чарами которым они открылись и которых больше не существует.
У путника не было намерения убивать разбойников, так как он и правда ценит жизнь, зато желания проучить мерзавцев было предостаточно. Чары дурманящие разум подходили как нельзя лучше, а их свойство раздувать дремлющее в человеке пламя совести могло бы присмирить разбойников и удержать их от гнусных поступков в будущем. А если бы бандиты. Собственная совесть порой наказывает суровее любых пыток и удерживает крепче любых оков. А те у кого совести нет, пусть боятся наказания, которое отныне будет существовать в их воображении.
О том, что чары вынудили бандитов убить одного из своих, мужчина не знал и не догадывался. Очередное доказательство того, что волшебство не игрушка.
Остахан, таково было имя путника, не являлся таким человеком, который стал бы вести странные беседы с бандитами, тем более читать им морали, тем более призывая их к праведности. А зачем? Какое ему дело до судеб этих проходимцев? Он им не мать и не батька – как справедливо распинался перед иллюзией атаман. И не святой, чтобы заглядывать в их души, а тем более спасать их. Разве смог бы он узнать из бандитских историй нечто новое, то, чего в мире еще не бывало? Нет. Да и не важно уже, разбойники остались в прошлом, а для Остахана намного интереснее и важнее будущее и его притягательная неизведанность.