После некоторых размышлений, я придумал использовать для ориентации на местности свой компас. Во втором режиме он показывал в сторону трещины. Следовательно, мне просто нужно было лететь в обратном от неё направлении.
Лишь бы по дороге не встретился ни один другой портал.
Снизу бежали горы, а вокруг тянулись непоколебимые голубые выси. Я никогда не любил водить машину, и, если бы не отчуждённость моего деревенского существования, с удовольствием использовал бы общественный транспорт. Меня он, в отличие от Тани, которая и пяти секунд не в состоянии усидеть на одном месте, совсем не утомляет. А потому и полёт, несмотря на свою монотонность, показался мне приятным; я просто скользил по небесной реке, не прилагая ни малейших усилий, а снизу в это время разворачивалось живописное высокогорье.
Довольно скоро я понял, что, несмотря на всю стремительность моих крыльев, путешествие обещало быть долгим; горы казались бесконечными; сколько же месяцев... Нет, сколько лет в своё время предки Пирайи пробирались через этот каменный лабиринт?..
Я летел днём и ночью, и всё не видел ему ни конца, ни края.
Время от времени я ловил птиц; если моё тело одолевала усталость, а в крыльях появлялась немота, я высматривал горную долину, ложился пузом на травянистый ковёр и отдыхал.
Так проходили дни. Солнце кружило у меня над головой. Как-то раз, вечером, когда весь мир казался отражением самого себя в янтарной капельке, я уже выискивал очередное пристанище, как вдруг странное ощущение охватило мою душу.
Я прищурился.
Что это было за чувство?
Казалось, на меня кто-то смотрит...
Я сощурился и стал пристально разглядывать горы; вскоре мой зоркий взгляд обратился на белку, которая сидел в листве дерева, цепляющегося своими корнями за самый край горной тропинки.
Между нами было несколько сотен метров, и тем не менее я видел каждую волосинку на теле мохнатого создания.
Белка смотрела прямо на меня. В этом не было ничего необычного — просто испуганный зверёк заметил огромную чешуйчатую птицу.
Маленькие чёрные глазки повторяли траекторию моего полёта до тех пор, пока я не скрылся за горной вершиной.
Я уже было полетел дальше, как вдруг странное ощущение вернулось. В этот раз за мной следила чайка, которая сидела на скрюченной коряге. А вместе с ней — сойка и ещё стайка воробьёв, которые, точно листья, усеивали веточки куста.
Все эти создания смотрели на меня не отрываясь, и с каждой секундой их становилось всё больше и больше. Дюжины и дюжины мохнатых и пернатых голов обращались в мою сторону.
Что происходит?
Не успел я прийти в себя, как вся земля, казалось, превратилась в один огромный, пристально наблюдающий за мною глаз.
У меня возникло ощущение, будто моё сердце схватила огромная ледяная рука.
Волнение острой бритвой упиралось в мой затылок. Это и есть тот самый «вечный хлад»? Нет, не похоже... Но тогда что здесь происходит? Что или... Кто?
Неуютное ощущение стремительно нарастало; уже даже черви начинали вырывать себя из земли, только чтобы посмотреть на меня, как вдруг... Всё прекратилось.
Звери опустили головы и вновь стали заниматься своими делами. Белки полезли в свои дупла, воробьи стали прыгать с ветки на ветку, а аисты, наклонив головы, начали высматривать в горных долинах мохнатые спины полевых крыс.
На меня больше никто не смотрел. По крайней мере пристально и в таком количестве, чтобы это казалось странным и пугающим.
И тем не менее тревога ещё долгое время эхом ударялась о стенки моего сердца; здесь что-то было не так, что-то совсем не так, и когда я в следующий раз прилёг на горный ковёр, я уже не чувствовал себя в безопасности, но постоянно смотрел по сторонам...
В этом неприятном ощущении тревоги мой полёт продолжался ещё неделю.
Шапки на горных вершинах становились всё более пухлыми; в какой-то момент они наводнили прежде зелёные низины, и мир превратился в царство ослепительной белизны.
Из-за плотной ледяной коры горные тропы теперь напоминали лабиринты с кривыми зеркалами.
С каждым километром температура падала на долю градуса; в какой-то момент на моих крыльях стали прорастать венки голубоватого инея. Слюна, которая время от времени вытекала из моей пасти, немедленно замерзала, со свистом пикируя в белую бездну.
А потом горная гряда закончилась, и снизу побежала сплошная белая пустыня. Небо стало пасмурным. Линия горизонта сделалась такой размытой, что различить, где небо, а где земля было почти невозможно.
Так продолжалось ещё несколько дней. Белоснежное поле тянулось без конца и края. Казалось, я вылетел за пределы материального мира, свалился с краешка абзаца в пространство белого листа, на которое смотрят писатели, когда пытаются придумать, что писать дальше.
Наконец я приземлился на заснеженную землю и, щурясь, уставился на горизонт. Куда ни посмотри — направо, налево, назад и вперёд —простиралась сплошная белизна. От неё кружилась голова. Стоило только повернуться, и становилось совершенно непонятно, куда ты смотрел до того.
47. подо льдом
Вокруг всё было настолько однообразным, что вскоре я потерял уверенность, лечу я вперёд, или просто барахтаюсь на одном месте. Даже ветер притих, и на смену ему пришёл сухой и трескучий мороз.
Хорошо ещё, что он не представлял для меня опасности. Щипался, но не более того.
И всё же, что мне теперь делать? Просто лететь, пока я что-нибудь не замечу? Если этот мир представлял собой планету, рано или поздно я вернусь на прежнее место. Но сколько займёт такой перелёт? Великие крылья хотя и обрели самостоятельность, — кстати говоря, нужно будет оставить им записку, — мне всё же было не по себе оставлять их так далеко от родной горы.
Моё прошлое погружение продолжалось примерно месяц; на данный момент мой полёт длится уже двенадцать дней. Уже скоро мне пора будет возвращаться, иначе я рискую не успеть.
Ладно... Имеется ещё запас примерно в три дня. Тогда и посмотрим.
Я мысленно отмерил себе срок и уже было расправил крылья, как вдруг почувствовал, будто что-то удерживает мою лапу.
Причём крепко.
Я резко опустил голову... А затем облегчённо выдохнул, когда увидел, что мои когти обросли блестящей ледяной корочкой, которая приковала их к снежному покрову.
Фух... А я уж было подумал, что мою ногу кто-то схватил.
Я потянул её и запросто разбил ледяную корочку. Вместе с ней по сторонам разлетелись комочки снега, обнажая землю, которая представляла собой сплошную ледяную толщу. Я уже собирался взлететь, когда моё внимание зацепилось за неё...
И зависло.
Там что-то было.
Подо льдом что-то было... Но что? Я прищурился... И похолодел.
За прозрачной и кривой, как донышко бутылки, поверхностью расплывалось лицо. Там, внизу, в позе солдатика находился человек. Голова его была приподнята, а синее, похожее на сморщенную резиновую маску лицо, не имевшее глазниц, обращено к небу.
Я шагнул назад.
А затем, повинуясь неясному порыву, набрал побольше воздуха в лёгкие и сильно дунул. На мгновение перед моими глазами взымала метель; когда же она улеглась, моё сердце с бешеной силой забилось о крепкие рёбра.
Они были повсюду... Весь лёд был утрамбовал этими существами. Их умещалось не меньше дюжины в клочке земли, который я приоткрыл своим дыханием. И все они пребывали в одной и той же позе — голова приподнята, и пустые глазницы смотрят в небо.
Я посмотрел на безграничную даль белоснежного горизонта; прежде скучный и безмятежный, теперь он вселял трепет в моё сердце.
Сколько их тут было? Скольких я уже пролетел? Тысячи? Миллионы? Миллиарды? В моих лапах появилось лёгкое покалывание. Земля вдруг стала казаться мне наэлектризованной. Я чувствовал себя как человек, который неожиданно обнаружил, что устроил пикник на кладбище.
Я сглотнул вязкую как цемент слюну.
Когда же я наконец пришёл в себя и сбросил ледяную корочку страшного откровения, то немедленно задумался, что всё это значит.