— К черту!
Они обменялись рукопожатием.
Кроме четверых из «Чайки» за Андроповым поднялись в самолет еще шестеро крепких молодых людей в штатском — личная охрана первого лица Советского государства. Пока, правда, не провозглашенного официально.
…Мгновенно втянулся внутрь трап, захлопнулся люк двери. Легковые машины отъехали от хвоста самолета.
Взревели двигатели. Огромная машина дрогнула всем своим корпусом, медленно двинулась, ярко вспыхнули светящиеся прерывистые трассы по бокам взлетной полосы. Самолет начал стремительный разбег.
— По машинам! — раздалась команда, произнесенная в мегафон.
И тотчас послышался топот множества ног — невидимые десантники из двойного оцепления места тайного отлета бежали к крытым грузовикам.
С того момента, как «Чайка» доставила Андропова и сопровождающих его лиц на военный аэродром, прошло семь минут.
…Да, это был десантный самолет, но один из его отсеков был специально оборудован: ковер на полу, стены обшиты толстыми слоями плюша цвета мореного дуба. Мягкие кресла, удобная тахта с подушкой и мохеровым пледом. Два стола, ножки которых закреплены в полу,— один круглый, «для приема пищи» (так сказано в инструкции, предназначенной обслуживающему персоналу), второй письменный, для работы, с батареей телефонов. По правую руку от него панель с кнопками: «врач», «нач. охраны», «перв. помощник», «официант», «перв. пилот». Бытовая комната — умывальник, душ, туалет.
Юрий Владимирович прилег на тахту, укрылся мохеровым пледом, подтянув его к самому подбородку. Слабость во всем теле. Горечь во рту.
«Постоять под горячим душем? Согреться».
Но не хотелось шевелиться.
«Заснуть бы на час или полтора. И ночь и день предстоят трудные. Но ведь, как всегда, не засну, придется проглотить таблетку».
«Вставай!» — приказал он себе. И… не подчинился приказу. Просто — не было сил.
«Ладно, сейчас…»
Андропов лежал на спине, глядя в близкий белый потолок. Гул двигателей самолета еле слышался, заглушаемый обивкой правительственного салона. Только ощущалось мелкое дрожание, вибрирование.
«Может быть, от этой вибрации мне так хреново? Когда я последний раз летал на самолете? Да, в семьдесят девятом, в Кабул. Мы готовили нашу войну в Афганистане. Мы были правы, правы! И сейчас правы, несмотря на вопли пацифистов всех мастей. Сохраняя там наше военное присутствие, мы таким образом… Не отвлекаться, не отвлекаться! — приказал себе Андропов.— Не отвлекаться от дел сегодняшней ночи и завтрашнего дня».
…Операция «Блиц» была тщательно разработана в последние две недели, высокие участники ее в Восточной Европе, в странах-сателлитах предупреждены и ждали… Несколько часов назад с ними было согласовано время встреч, в соответствии с жестко утвержденным графиком. Вся операция была рассчитана на восемнадцать часов — Андропов опасался покинуть Москву больше чем на сутки в эти решающие дни.
Да, Юрий Владимирович сам выбрал время этих восемнадцати часов — ночь с девятого на десятое сентября и день десятого сентября. Решение им было принято седьмого сентября после телефонного звонка Камарчука. Так совпало. Или, если угодно, такова воля Провидения. А еще проще — почему бы не воспользоваться возникшей ситуацией? В глазах ближайших соратников, посвященных в основные замыслы Главного Идеолога, его авторитет в результате не пострадает, а в представлении противника, всей этой кремлевской рухляди и днепропетровской мафии, сгруппировавшейся вокруг Генерального, после того как в одно целое объединятся его блиц-турне по странам Восточной Европы и события десятого сентября в Москве (он был уверен: Камарчук не подведет; в крайнем случае Василия Витальевича поправят или подскажут, как надо действовать),— после всего этого авторитет его в глазах врагов возрастет многократно.
Кроме того, дорогие товарищи, уважаемые дамы и господа, этот «Блиц» — выстрел дуплетом. Потому что… И в этом он признавался только себе, себе одному, и никому больше. Потому что береженого Бог бережет. (Бог ли бережет подобных? — заметим мы в скобках.)
И тут надо сказать, что Юрий Владимирович Андропов был трусом. Не просто трусом, а трусом патологическим. Как тут не вспомнить товарища Сталина? Схож, схож — и весьма: обоих — бывшего непревзойденного тирана двадцатого века и нашего, ничего не скажешь, масштабного героя, стоящего сейчас в двух шагах от давно поставленной Главной цели — объединяют две всепоглощающие, испепеляющие страсти: жажда всеохватывающей, неограниченной власти — животный, утробный, неистребимый страх за свою драгоценную и неповторимую жизнь, усугубленный у Андропова — да воздастся каждому по делам его! — бременем многих болезней.
…В том числе постоянной, многолетней бессонницей, приобретенной еще в Венгрии, во время известных событий.
Юрий Владимирович рывком отбросил плед, осторожно поднялся. Бил мелкий озноб, холодно стало рукам, хотя в его воздушной обители поддерживалась постоянная температура, определенная врачами,— 21 °С.
Андропов подошел к панельке с кнопками, нажал ту, под которой значилось: «Перв. пилот».
— Старший пилот, полковник Никитин! — четко прозвучал уверенный твердый голос, как бы упавший с потолка.
— Здравствуйте, полковник.
— Здравствуйте, Юрий Владимирович.
— Сколько еще лету до Будапешта?
— Момент.— Короткая пауза.— Через один час сорок минут будем на месте. Если не затруднят посадку погодные условия. Думаю, все будет по графику. Нас принимает военный аэродром в сорока километрах от венгерской столицы.
— Благодарю, товарищ Никитин.
Затем была нажата кнопка, под которой значилось: «Врач».
— Слушаю вас, Юрий Владимирович,— прозвучал женский голос.
— Клавдия Павловна, необходимо снотворное. Заснуть на полтора часа.
— Иду, Юрий Владимирович.
Врач появилась тут же. Это была миловидная женщина лет сорока, с открытым доверчивым русским лицом, в белом, хрустящем крахмалом халате.
— Вот, Юрий Владимирович, это…
— Клавдия Павловна! — перебил Андропов.— Мы же договорились: не хочу знать названий всех этих ваших снадобий…
— Хорошо, хорошо. Легкий препарат. Действует быстро, сон глубокий, но короткий…
— И прекрасно. То, что надо. Давайте его сюда!
Продолговатая таблетка была двух цветов — голубого и розового.
«Голубые и розовые сны»,— почему-то подумал Юрий Владимирович, запивая таблетку глотком минеральной воды.
Он опять лег на тахту, повернувшись на бок к стене, укрылся пледом. Тут же бархатными волнами стали накатывать волны тепла, умиротворения, спокойствия. Образовалось серое пространство, которое ощущалось плотной массой. В этом пространстве замелькали пока смутно различимые, издающие рокот чудовища. Юрий Владимирович, как бы вопреки своему желанию, стал всматриваться в них, одновременно думая: «Вполне достаточно трех стран. Ведь задача — передать информацию. Главное: источник этой информации — я». Он увидел задымленную улицу Анараши, центральную магистраль венгерской столицы. Впрочем, тогда, в конце 1956 года, она уже называлась проспектом имени Сталина. По проспекту шли танки с красными пятиконечными звездами на бортах и прямой наводкой били по домам. Андропов, повернувшись на спину, усилием воли прогнал видение, и серое пространство, еще более уплотнившись, стало ощущаться ласковой колыбелью, в которой, совсем крохотного, его качала няня Настя.
Вверх-вниз, вверх-вниз. В сером, тепло-влажном пространстве Вселенной. Вверх-вниз…
Потом — незаметно, постепенно, плавно наступило ничто.
10 сентября 1982 года, 01 час 10 минут (время московское)
— Юрий Владимирович…— На его плече лежала теплая успокаивающая рука.
— Да? Что?…
— Идем на посадку.— Голос врача Клавдии Павловны Ивановой был тоже успокаивающим и добрым.
— Прекрасно! Я встаю.
Он чувствовал себя выспавшимся, бодрым, полным сил.
…В Венгрии была глубокая ночь — черная, осенняя.
Десантный советский самолет совершил посадку точно в запланированное время, и дальше все происходило согласно предварительной договоренности: при встрече — никакой официальной помпы, протокольных мероприятий, никаких журналистов, визит неофициальный, рабочий.