Но тем не менее, тем не менее… Совсем недавно я держал в руках — и, естественно, внимательно прочитал — ксерокопию верстки, не попавшей пока в журнал, третьей части воспоминаний вождя советского народа. Там-то я и обнаружил «политическое завещание» Леонида Брежнева. Там он дает всем своим соратникам по Политбюро характеристики, как бы на каждого из них примеряя свою шапку Мономаха. И Юрий Андропов удостоен несколькими словами, автор его «высоко оценил»: скромен, человечен, обладает деловыми качествами. Не густо… Зато Константин Черненко охарактеризован более подробно и весомо: он человек, «умеющий убеждать и находить правильные организационные формы» (Каково!), он «непреклонный борец, чуткий к мнению товарищей, но беспощадный к самому себе». Что тут сказать? Снимем шляпу, джентльмены, дамы и господа. Перед нами — достойный преемник. Не волнуйтесь, он продолжит дело Леонида Брежнева.
Не думаю, что Юрий Андропов серьезно опасается конкуренции Черненко. Скорее всего, цензурная акция, о которой я рассказал,— превентивная мера, профилактика. На всякий случай. Уж такой человек будущий глава Советского Союза.
Подведу итоги. Создан новый образ Леонида Брежнева — делается все для отправки его на пенсию. Не исключено, что предпринимаются и другие шаги — для другого ухода с политической арены главы Советского государства. Но пусть все-таки это остается моим предположением.
Надо сказать, что создан или, правильнее сказать, дорисован новый образ и моего основного героя. Здесь потрудились не столько советские журналисты — они немногословны, почти немы, когда берутся писать об Андропове,— сколько западные. Прежде всего я имею в виду серию очерков о теперь уже нашем общем персонаже Жозефа Рафта, которые опубликованы в журнале «Нью-йоркер»: Юрий Андропов — политик новой формации, скрытый либерал, сторонник постепенного сближения с Западом, будущий реформатор, интеллектуал, интеллигент, увлекающийся литературой, живописью, современной музыкой, почти друг венгерского народа, которому он подарил «отца венгерских реформ» Яноша Кадара… И так далее и тому подобное. (В одной из ближайших статей я намерен поспорить со своим коллегой Жозефом Рафтом.)
К этому новому — и неожиданному — портрету Юрия Андропова полтора месяца назад он сам добавил несколько штрихов, совершив молниеносную поездку в три социалистические страны Восточной Европы. Кстати, об этих кратких визитах в советских средствах массовой информации не сообщалось. Так вот. Оказывается, мой таинственный герой на кремлевском Олимпе в своих реформаторских и демократических устремлениях одинок, у него много врагов. И чтобы начать преобразования, ему нужна фора — минимум два года. Не ждите от него в эти два года решительных кардинальных преобразований ни внутри страны, ни во внешней политике (например, в проблеме вывода советских войск из Афганистана), дайте закрепить победу, удержать власть. Все это переводится одной фразой: Андропов ждет от Запада односторонних уступок, ничего не собираясь сразу менять в России. Надо признать — сильный ход!
Итак, занавес поднят! Последний акт в московской исторической драме начинается. На сцене два основных персонажа — антиподы в новых костюмах.
Мы накануне развязки. Она рядом. Грядут величайшие, потрясающие события, которые могут изменить судьбу не только России, но и всего мира».
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
4 ноября 1982 года
Рабочий день только начался. Девять часов двадцать пять минут.
Начальник Пятого управления КГБ Фрол Дмитриевич Попков, сидя в своем кабинете, просматривал документы, которые подготовил для оперативного совещания с руководителями отделов: оно начнется через пять минут. Предстоит обсудить программу профилактических мер накануне Октябрьского праздника «с нежелательными элементами» (так называются эти люди, осколки разгромленного диссидентского движения; правда, оно все время пополняется новыми и, что самое тревожное, молодыми кадрами). Основная задача — не допускать их контакта с зарубежными журналистами и прочими иностранцами, которые тучами съезжаются в Москву — черт бы их побрал! — на все наши революционные праздники.
«Будь моя воля,— думал Попков,— я бы половину въездных виз, а то и треть…»
Зазвонил телефон прямой связи с ЦК партии.
— Я слушаю! — подняв трубку, с невольным раздражением в голосе сказал начальник «Пятки».— Алло! Я слушаю.
Телефонная трубка молчала.
— Алло! Попков у аппарата.— Внезапный, вроде бы беспричинный страх охватил Фрола Дмитриевича.— Я слушаю…
— Так слушай! — Он сразу узнал голос Андропова и похолодел: в голосе клокотали ярость и бешенство. Никогда раньше такого голоса Юрия Владимировича ему слышать не доводилось.— Как вас понимать, Фрол Дмитриевич?
— То есть?
— Мы с вами давно договорились, что все зарубежные публикации, в которых хотя бы упоминается мое имя, вы немедленно доставляете мне! Немедленно! У вас там на этой работе с зарубежной прессой целый полк бездельников сидит! И что же? Только сегодня, сейчас… Не вы, Фрол Дмитриевич, не вы! Мои люди кладут мне на стол газету «Дейли ньюс» за двадцать четвертое октября со статьей вашего Артура Вагорски «Накануне»… Мерзкая статья, отвратительная! Провокационная!…— Там, на Старой площади, Андропов задохнулся от злобы.— Опубликована десять дней назад! Вы хоть с ней знакомы?
— Знаком, Юрий Владимирович…
— Так в чем дело?
— Честно?
— Разумеется, честно, черт бы, вас побрал! — Интонация голоса смягчилась, и, если бы товарищ Попков верил в Бога, он бы истово перекрестился.
— Не хотел вас огорчать, Юрий Владимирович. Перед праздником… Перед решающими событиями…
— Вот что, уважаемый, давайте прежде всего будем мужчинами и профессионалами. Давайте делать свое дело. Постоянно и неуклонно.
— Согласен, Юрий Владимирович. Извините.
— Он согласен! — Андропов хмыкнул и, похоже, совсем успокоился.— Так что, Фрол Дмитриевич, этот Вагорски окончательно вышел из-под вашего контроля, опеки? Вы его не можете больше направлять в нужную нам сторону?
— Да как сказать…
— Скажите, как есть! Во всяком случае, все его последние статьи говорят именно об этом — он вне вашего влияния, более того — он нам враждебен и поэтому опасен. Что вы намерены делать дальше, Фрол Дмитриевич?
— Ситуация с Артуром Вагорски сложная. Не только мы влияем на него, не только мы поставляем, надо сказать, дотошному американцу информацию.
— Эта его девка? Как ее?
— Да, Виктория Садовская. И вся ее среда, где постоянно вращается Вагорски. Что же, Юрий Владимирович, на то мы тут и сидим. Будем работать с Вагорски. Будем…
— Нет уж! — перебил Андропов.— Все.— В голосе его снова звучала ярость,— С Вагорски после его статьи «Накануне» — все! Он должен быть объявлен персоной нон грата и выдворен из Советского Союза. И другим неповадно будет. Да и с Викторией Садовской пора разобраться. Ей совсем не помешает несколько лет в новой рабочей среде, на свежем воздухе, подумать о своих заблуждениях. Да и этот религиозный журнал. Как он?
— «Благовест», Юрий Владимирович…
— Она там вроде теперь замредактора?
— Да.
— Уж больно мы с вами, Фрол Дмитриевич, гуманны. Чрезмерно! Сколько лет терпим у себя под боком это мракобесие, этот религиозный дурман, замешанный на антисоветчине. Пора, пора принимать меры.
— Согласен, Юрий Владимирович.
— Теперь вот что… Объясните мне, пожалуйста, Фрол Дмитриевич, каким образом у этого Вагорски оказалась, как я понимаю, верстка последней части мемуаров нашего замечательного писателя Леонида Ильича Брежнева? — Попков молчал, и, не дождавшись ответа, Андропов продолжал (в голос вернулось раздражение): — Что там у вас происходит в цензуре?
— Недоработка, Юрий Владимирович.
— Недоработка!… Объясните все-таки, как это возможно?
— Объяснение одно…— Попков вздохнул.— Все продается, все покупается…