— Вам бы, Юрий Владимирович, на пару недель…
— Нам необходимо,— перебил Андропов,— прикинуть, о чем и как говорить с ней. Кому поручено…
— Ее ведет следователь Мирашов Захар Егорович, один из наших лучших работников.
— Отлично. А теперь вот что, Федор Александрович… Давайте все происходящее рассмотрим с позиций государственных интересов.
26 января 1982 года
Кабинет следователя КГБ полковника Мирашова был просторен, светел (два окна выходили на юго-запад, и сейчас их озаряло зимнее утреннее солнце): письменный дубовый стол, с тремя телефонами, в углу столик для секретаря, сейф. Несколько стульев. Между окнами — картина: Ленин и Дзержинский беседуют в весеннем саду, расположившись в удобных креслах-качалках; пастельные, благостные тона. И лица у вождей мирового пролетариата благостные.
Было начало одиннадцатого. Свидетельница вызвана на полдесятого.
Хозяин кабинета, несколько полноватый для своих сорока шести лет, сидел за столом и неторопливо листал бумаги, разложенные перед ним.
В дверь деликатно постучали.
— Да,— без всякого выражения сказал полковник Мирашов.
Вошел молодой подтянутый секретарь.
— Приехала, Захар Егорович,— сказал он.
— Просите, лейтенант. Именно так: просите.
— Понимаю.
Прошло еще минуты две или три, и в кабинете появилась Галина Леонидовна Брежнева, в распахнутой дубленке, сверкая драгоценностями и вея французскими духами, шумная, решительная, отцовские густые черные брови капризно сдвинуты. Она бросила сумку, повесила дубленку в шкаф и, подвинув стул, села на него, широко расставив ноги. Взглянув на хозяина кабинета хмурым и напряженным взглядом, чуть хрипловатым голосом произнесла:
— Ну?
— Разрешите представиться, Галина Леонидовна, ваш следователь Захар Егорович Мирашов…
— Надо же! — перебила свидетельница.— У меня уже есть следователь! Да вы отдаете себе отчет…
Брежнева сделала паузу, дожидаясь реакции, и она последовала:
— Продолжайте, Галина Леонидовна,— спокойно сказал Мирашов, что-то записывая на чистом листе бумаги.
— Что вы там пишете? — нервно спросила свидетельница, и с лица ее мигом слетело надменное выражение.
— Так… Одно наблюдение.
— Я что, на допросе?
— Пока нет, Галина Леонидовна.
— Что значит — пока?
Захар Егорович, не ответив, продолжал что-то записывать. Пауза затягивалась.
— Собственно… Почему я вызвана?
— Успокойтесь, Галина Леонидовна. Придвиньте стул поближе. Разговор у нас е вами долгий.
Брежнева послушно придвинула стул и села напротив следователя, избегая его прямого изучающего взгляда.
— Итак, Галина Леонидовна… Вы вызваны в качестве свидетеля по очень серьезному преступлению…
— Какому еще преступлению? — В голосе свидетельницы прозвучало отчаяние.— Да как вы смеете? Меня…
— Смеем! — вдруг резко перебил полковник Мирашов.— Смеем. Закон один для всех — и для дворника, и для Генерального секретаря партии.
— Что? — Лицо Галины Леонидовны побледнело.— Что?…
— Повторяю: пока вы вызваны как свидетельница, и сейчас у нас с вами лишь предварительная беседа…
— Дружеская,— не выдержала Галина Леонидовна, оправившись от только что услышанного и подумав: «Был бы жив Цаган… Ну, ничего. Погодите».
— Да,— сказал Мирашов спокойно.— Да, уважаемая Галина Леонидовна, вашего покровителя, если так можно сказать, родственника, в стенах КГБ больше нет. Все мы смертны. Увы, увы… И в дружеской, как вы изволили выразиться, беседе прошу учитывать это скорбное обстоятельство.
«Господи!… Твою мать! Да он же читает мои мысли!»
— Теперь о преступлении.
Следователь углубился в свои бумаги. Опять затянулась пауза.
— История вкратце такова.— Мирашов откинулся на спинку стула.— Двадцать седьмого декабря прошлого года… Получается, как раз через неделю после семидесятипятилетнего юбилея вашего батюшки Леонида Ильича. Так вот, двадцать седьмого декабря восемьдесят первого года из квартиры народной артистки, знаменитой дрессировщицы львов Ирины Бугримовой были похищены редчайшие драгоценности, принадлежавшие лицам, приближенным к царствующим особам. Основу этого богатства составляют бриллианты…
— Но при чем тут я? — истерически выкрикнула Галина Леонидовна. На ее гладком лбу выступили капли пота,— Я вас спрашиваю: при чем тут я?
— Вы спрашиваете — я отвечаю.— Мирашов выдвинул средний ящик письменного стола, вынул шкатулку из черного дерева, украшенную перламутровыми инкрустациями, небрежно высыпал содержимое на стол. В крупных алмазах преломились солнечные лучи, брызнув тонкими стрелами в разные стороны.— Вы, Галина Леонидовна, конечно, догадываетесь, откуда к нам пожаловала эта шкатулка? — Дочь Генерального секретаря КПСС молчала.— Эти вещи принадлежат вам?
— Нет! — поспешно выкрикнула Галина Леонидовна, но тут же поправилась, уже спокойно, с вызовом, сказав: — Да, это мои вещи! Я их хранила там… Там, где вы их похитили!
— Похитили,— усмехнулся полковник.— Получается: вор у вора дубинку украл, так, что ли? — Галина Леонидовна молчала,— Теперь ответьте мне на вопрос… Не спешите с ответом, подумайте. Итак… Где вы взяли эти драгоценности?
— Я… я не желаю отвечать!
— Не желаете?
— Ну… Ну, хорошо. Я их купила, приобрела.
— У кого?
— Я отказываюсь отвечать! — В голосе свидетельницы послышалась истерика.— Вы не имеете права…— В ее руках появился большой носовой платок, и она шумно высморкалась.
— Хорошо,— участливо вздохнул следователь,— Мы еще вернемся к этой теме. А теперь… Вам, Галина Леонидовна, конечно, известно, что все это…— Полковник Мирашов провел рукой над драгоценностями,— все это лишь часть богатства, похищенного у Ирины Бугримовой. Я предполагаю, третья часть.
— Не понимаю…— прошептала свидетельница.
— Полноте, Галина Леонидовна, все вы понимаете. Довожу до вашего сведения: вчера был арестован не только Борис Цыган, ваш, так сказать… И на его квартире произведен обыск с описью всего имущества. В тот же час или чуть позже был арестован еще один ваш хороший знакомый, можно сказать — друг.
— Кто?…
— Ведь вы уже догадались, Галина Леонидовна. Да, да! Этот человек — директор Госцирка Анатолий Николаевич Колеватов, который, скажу прямо, бросает тень не только на вас, но и на Леонида Ильича.
— Да как вы смеете!
— Смею. Потому что ваш Колеватов — преступник.
— То есть?
— При обыске в его квартире обнаружено двести тысяч долларов… Я уже не говорю, что по нашим законам советский человек без особого разрешения не имеет права держать у себя дома иностранную валюту. Кроме того: может ли наш гражданин, пусть даже директор Госцирка, заработать такую сумму? Двести тысяч долларов! Впрочем, Галина Леонидовна, я понимаю: у вас очень приблизительное представление о жизни ваших соотечественников. Поэтому довожу до вашего сведения: подобную сумму можно получить только нечестным путем.
— Каким же? — В голосе дочери Генсека прозвучало неподдельное женское любопытство.
— Ваш друг… Я предполагаю, знакомство с гражданином Колеватовым началось давно, еще во времена вашего первого замужества на цирковом тренере. Ведь так?
— Так,— нетерпеливо согласилась Галина Леонидовна.
— Очень важное сообщение.— Следователь вдруг улыбнулся.— Цирк, ваш первый супруг… Ирина Бугримова тоже работает в цирке… Словом, Толя Колеватов брал взятки…
— Эко! — разочарованно перебила Брежнева.— Кто их нынче не берет?
— Взятки взяткам — рознь. В подчинении вашего Колеватова… Сейчас надо уточнить: было. Было восемьдесят цирковых групп, а также зоопарки, ансамбли на льду и прочее и прочее. Коллектив в двадцать тысяч человек, из них шесть тысяч актеров, заветная мечта каждого из которых — попасть на гастроли за рубеж. Вот предприимчивый Анатолий Николаевич за организацию зарубежных гастролей и брал взятки в твердой иностранной валюте. Заметьте, Галина Леонидовна,— «в особо крупных размерах». По нашим законам попадает корыстолюбец Анатолий Николаевич под «вышку». Но все эти печальные обстоятельства, уважаемая Галина Леонидовна, не главное, если иметь в виду ваши интересы.