— Давайте, давайте, Фрол Дмитриевич! — В голосе Андропова появился азарт,— Имен не называйте. Я постараюсь угадать.
— Хорошо. Журналист…— Попков затянул паузу.
— Дальше, дальше! — Юрий Владимирович сидел в своем новом кресле замерев, полузакрыв глаза; впрочем, под толстыми стеклами очков этого не было видно.
— Экономист… Физик… Режиссер…
Андропов улыбнулся. Попков опять замолчал.
— Продолжайте, мой дорогой, продолжайте!
— Американист… Поэт… Диссидент. Все!
От непонятного напряжения у Попкова вспотел лоб.
— Давайте сюда ваш листок,— крепко потирая руки, сказал новый Главный Идеолог советской империи.
Он быстро пробежал список фамилий, отпечатанный на глянцевом листе синим шрифтом.
— Да…— Лицо Юрия Владимировича стало серьезным.— Всех угадал. Кроме одного.
— Кого же не угадали? — с любопытством спросил разработчик операции под названием «Золотое перо».
— Вернее, угадал. Однако предположил, что вам хватит фантазии…
— О ком речь? — осмелился перебить Попков.
— О поэте, естественно. Опять Евтушенко! Если у него имеется мой городской телефон и Евгений Александрович мне иногда дружески позванивает… И встречались мы с ним, беседовали… Но, уважаемый Фрол Дмитриевич! Зачем же его надо всюду… Прямо подхалимаж какой-то! Что, кроме Жени, безусловно талантливого поэта и гибкого умного человека, у нас с вами больше никого нет?
— Есть, конечно, Юрий Владимирович. Как говорится, только свистни. Недоработка, исправим.
— Исправляйте! — Андропов вдруг коротко хохотнул,— Теперь вот что… Как мы с вами и обговаривали, наш журналист будет работать на два фронта.
— То есть?
— Он печатает свои статьи в американском журнале, так сказать, для западного общественного мнения, и этот же материал становится достоянием наших доморощенных радиослушателей всяческих враждебных «голосов».
— Ах, вот вы о чем! — оживился начальник Пятого управления КГБ.— Простите, не сразу понял. Разумеется, Юрий Владимирович. У Жозефа Рафта договор с «Голосом Америки» на пять двадцатиминутных передач, уж простите, о вашей персоне. Наш человек в «Голосе» все сделал в лучшем виде: оплата у господина Рафта по высшему классу, а он, по американским меркам, человек не очень состоятельный. Содержание передач тоже будет под контролем.
Возникла пауза.
Андропов задумчиво смотрел в окно. Там, на улице, потемнело: ветер нагнал тучи, собирался дождь.
— Скажите,— нарушил молчание хозяин кабинета,— Василий Витальевич в курсе операции «Золотое перо»?
— Нет, Юрий Владимирович.— Голос Попкова был тверд и спокоен.— Нет, не в курсе. У него и без того много дел — вникает в полученное хозяйство. Могу уточнить: вникает досконально.
— Василий Витальевич человек дотошный,— без всякого выражения сказал Андропов.— Жаль, я не могу вас чайком попоить…— Оба взглянули на круглые часы: было без семи минут одиннадцать.— Ничего, в другой раз.
— Вы, Юрий Владимирович, я слышал, в отпуск собрались?
— Да, с первого августа. Едем с женой в Крым, в Форос. Но у нас с вами будет постоянная связь. Сообщайте мне со всеми подробностями о похождениях нашего американского друга.
— Непременно, Юрий Владимирович.
— И последнее. Кто с ним будет работать? Полагаю, они в приемной?
— Так точно! Один журналист, другой работник МИДа.
— Самое короткое знакомство. Я только на них взгляну. Уложимся в пять — десять минут.
Юрий Владимирович нажал кнопку на боковой панели стола.
Бесшумно открылась дверь. В ней появился молодой человек с открытым русским лицом и военной выправкой.
— Пригласите товарищей,— сказал Андропов. Секретарь отступил назад и в сторону, прозвучал его приветливый голос:
— Проходите, пожалуйста.
26 июля 1982 года
…Американский журналист Жозеф Рафт, корреспондент журнала «Ныо-йоркер», где он действительно в последнее время числился если не «первым пером», то одним из первых, проснулся и первое мгновение не мог понять, где он, что с ним.
Жозеф лежал на широкой мягкой кровати, без брюк, но почему-то в рубашке и галстуке, поверх одеяла, закутавшись шелковой накидкой. Лежал на спине, и над ним был высокий белый потолок с золоченой лепниной: амурчики с луками и стрелами и полуобнаженные прелестные создания женского пола разыгрывали невинные любовные сцены.
— Понятно,— сориентировался господин Рафт,— я в России. Они привезли меня в отель… Как он называется, черт бы его взял?
Американец резким спортивным движением поднял с постели свое натренированное тело и очутился перед большим зеркалом в полуовальной резной раме, тоже золоченой.
«Ну и рожа!» — с отвращением подумал он, рассматривая себя в зеркале: помят, под глазами набухло, рыжеватая щетина выросла за эту ночь, непонятно по какой причине, густо и кучно.
«От этой дьявольской «Столичной», что ли?»
Жозеф Рафт был непьющим или почти непьющим. «Всегда быть в форме» — таков его девиз еще со времен колледжа. Он занимался спортом (теннис, бейсбол, горные лыжи, плавание), следил за своим здоровьем, впрочем, без фанатизма, достаточно характерного для современного поколения американцев.
Поэтому сейчас, самокритично рассматривая себя в зеркале, молодой журналист не страдал похмельной головной болью, этой распространенной русской болезнью. Его не мутило, не было желания опять завалиться в постель. Только ощущение сухости во рту, хотелось пить, а голова казалась пустой.
Сняв галстук и рубашку, оставшись в одних трусах, Жозеф покинул огромную спальню («На этой кровати, как минимум, могло бы разместиться пять человек») и отправился исследовать свои апартаменты. Просторная гостиная с широким окном, задернутым портьерой, мягкая мебель, ковры, картины на стенах (рассматривать их сейчас не хотелось: «Потом…»), телевизор, телефон; кабинет — старинный письменный стол, телефон, диван с высокой спинкой, обтянутый светло-коричневой кожей («Я уже забыл, что существуют такие диваны. Кажется, такой же был у деда на ферме в штате Огайо»); четвертая комната — что-то вроде столовой: обеденный белый стол, такие же стулья, шкаф с посудой и — «Вот он!» — холодильник.
Открыв дверцу, Жозеф приятно удивился — бутылки разных размеров: русская водка, американское виски, английский джин, тоник, бутылки с темным и светлым вином, названия на этикетках непонятны — какой-то восточной клинописью. И — явно минеральная вода. Поднапрягшись, он прочитал на этикетке: «Боржоми». Открыв бутылку обнаруженным в шкафу ножом, американский гость прошлепал босыми ногами по паркету и, оказавшись в гостиной, плюхнулся в мягкое кресло.
Он пил минеральную воду со странным названием «Боржоми» прямо из горлышка, жадно, с наслаждением — вода была великолепна. Наступило полное просветление, и Жозеф Рафт наконец вспомнил все, что произошло с ним минувшей ночью.
…В аэропорту Шереметьево-2 его встретили два господина (или товарища, если хотите), приветливые и дружественные, и цепкая память Жозефа тут же закрепила в себе их имена и фамилии: Николай Воеводин, журналист («Я с вами коллега, от Союза журналистов нашей страны») — лет тридцати, высок, спортивен, с худым нервным лицом, ускользающим взглядом; Валерий Яворский, работник Министерства иностранных дел («Моя задача — организация ваших встреч. Кроме того, я ваш переводчик») — за сорок, с изрядной лысиной, полный, медлительный, неряшливый (пуговица рубашки перед брюками оторвана, и разошедшиеся полы обнажили розовую майку), глаза умные и наблюдающие за каждым твоим движением; когда говорит, причмокивает большими мокрыми губами; потом обнаружилось, что Валерий Яворский большой любитель выпить и особенно закусить.
Пока длились таможенные и прочие формальности, шел обычный, несколько скованный разговор обо всем — и ни о чем: как прошел перелет через океан, какая погода в Нью-Йорке. «А вот у нас второй день дожди». «Грибные,— сказал Валерий,— Вы, Жозеф, любите грибы? Теперь попрут. Приглашаю вас к себе на дачу». Но как только все трое, миновав нейтральную территорию, ступили на советскую землю, разговор обрел конкретность.