— Хороший вопрос, Жозеф,— тихо сказала Лиза.— Сейчас у меня нет никакой таксы. Я не работаю так, пока ты со мной. Но ведь осталась только неделя. Ты уедешь. И я наверстаю свое. А сейчас… Чего же мы? Ведь, кажется, был тост: за нашу последнюю неделю! Как раз осталось, наверно, по рюмке, может быть, неполной. Разливай!
Рафт разлил водку.
— Прости меня, Лиза!…
— Что ты! Что ты! За что прощать? А, если хочешь, пожалуйста! Я прощаю тебя на всю оставшуюся жизнь…
— Я люблю тебя, Лиза!
— И я люблю тебя, Жозеф. Ну? За нашу неделю?
— За нашу неделю…
Они чокнулись и выпили — до дна, до последней капли.
Лиза замерла над своей рюмкой, сидела, наклонив голову, водила пальцем по клеенке с лысинами протертой краски, молчала.
— Что с тобой? — тихо спросил американец.
— Со мной? — Она подняла голову, посмотрела на Жозефа; глаза ее были влажны.— Со мной ничего. Со мной все в порядке. Послушай…— И Рафт понял, вернее, почувствовал: Лиза что-то преодолевает в себе.— Вот ты журналист. Что тебя, собственно, говоря…— в ее голосе появилось ожесточение,— интересует в нашей идиотской стране?
— Почему — идиотской?
— А! — Лиза усмехнулась.— Так… Оговорилась, к слову пришлось. И все-таки? Что тебя у нас интересует?
— Меня все интересует. Россия — удивительная страна.
— Вот тут, Жозеф, ты попал в десятку.— Лиза пристально смотрела в глаза американцу.— У нас не соскучишься, только успевай удивляться.
— А конкретно…— Жозефа охватило смутное беспокойство.— Конкретно, я собираю материал об одном из ваших вождей, руководителей государства.
— Надо же! — воскликнула Лиза.— Не ожидала… Такую новость надо обмыть. Вот что, водки больше не хочется. Отполируем принятое пивком. По старому опыту знаю: совсем неплохо…
— Как, как? — перебил Рафт.— Отполируем? Что это значит?
— Не вникай! — засмеялась Лиза, разливая «Рижское» пиво по стаканам,— Терминология наших алкашей. Так кто же этот советский вождь, о котором ты собираешься писать?
— Отгадай!
— Ой, нет, уволь! Откуда мне знать?
— А ты попробуй.
— Давай сначала пива выпьем.
Пиво Жозефу понравилось — в меру горьковатое, насыщенное, в меру охлажденное. К нему бы крупных креветок, сваренных с острыми пахучими специями. Но и жирная селедка, оказывается,— совсем неплохо сочетается с этим пивом, и американец опять, не без иронии, подумал о русской экзотике.
— Ну, так ты будешь отгадывать? — спросил он после того, как выпил второй стакан пива, отметив в себе некую новую стадию опьянения: мир вокруг приобрел одну окраску: радужную. (Жозеф Рафт, конечно, не знал, что на российско-советской почве кайф, снизошедший на него, определяется несколькими сакраментальными фразами: «А провались все к такой-то маме!», «Идите вы все туда-то!» Возможны варианты: «Раз,…бена мать, живем!») — Так ты будешь отгадывать?
— Да я и не знаю всех наших вождей! — вдруг зло, даже с ненавистью, сказала Лиза.— На хрена они мне сдались? Ты спроси любого в этом подвале: нам всем до фени кремлевские старики. У них своя жизнь, у нас своя.— Лиза поймала пристальный, внимательный взгляд американского журналиста и поперхнулась.— Ну… Не о Брежневе же ты собираешься писать? О нем все написано.
— Верно. Не о Брежневе.
— О Суслове?
— Лиза, да ты что? Суслов умер еще в январе.
— Правда? А я и забыла. Верно, верно! Вспомнила: в январе всю русскую челядь «Националя» сгоняли на какой-то траурный митинг.— Она смотрела на Рафта злыми сухими глазами,— Короче говоря, не знаю! Ни одна фамилия в голову не приходит…
— Хорошо, я скажу тебе…— Американец понизил голос: — Я собираюсь написать серию статей о Юрии Андропове.
— Надо же! — Лиза удивленно всплеснула руками,— Пожалуй…
— Что — пожалуй? — спросил Рафт.
— Что? — Жозефу показалось снова, что Лиза преодолевает себя.— Пожалуй, только его и знают в народе. Доверяют ему.
— Что ты имеешь в виду? — перебил Рафт.
— Я вот что имею в виду…— Лиза пальцем рисовала на клеенке замысловатые зигзаги.— Я расскажу тебе одну историю. У моих родителей в Измайлово есть сосед по лестничной площадке. На каком-то заводе работает. Они с отцом дружат, случается, на кухне бутылку водки раздавят. Ну, а за выпивкой, сам понимаешь, всякие разговоры, и на политические темы в том числе. Без этого у нас во время кухонных застолий не бывает. В простонародье называется — попиздеть.
— Как, как?
— Непереводимо. Так вот… На заводе, где вкалывает Николай Иванович… Так отцовского приятеля зовут. На его родном заводе произошло какое-то крупное должностное преступление, совершенное в дирекции. Связано око было с огромными материальными хищениями. И, что интересно, прикрывало хапуг какое-то крупное должностное лицо аж в ЦеКа партии. Представляешь?
— Пытаюсь,— напряженно сказал Жозеф Рафт.
— Наш Николай Иванович, старый коммунист, трудяга, человек кристальной честности и прочее и прочее… Он туда, сюда… В партконтроль, в горком, в прокуратуру — везде стена! Еще и угрожать стали: клеветник, очернитель. И кто-то его надоумил: напиши в КГБ, самому Андропову, только там и остались честные люди, если наверх глядеть. Написал Николай Иванович Андропову длинное письмо, изложил в нем все как есть. Послал! И что же ты думаешь? Через несколько дней вызывают его на Лубянку, к самому Председателю Комитета!
— Надо же! — невольно вырвалось у американского журналиста.
— Представь себе! Принял Николая Ивановича сам Андропов, внимательно выслушал, оставил свой телефон: «Звоните, говорит, дорогой Николай Иванович, если будут продолжаться преследования на работе, а по фактам, изложенным в вашем письме, разберемся».
— Разобрались? — спросил Рафт.
— Еще как! Через несколько дней на завод комиссия приехала. Уж не знаю какая. Директора с должности сняли — и под суд! А в ЦеКа то самое должностное лицо за холку взяли: полетел со всех постов, из партии пинком под жопу и — просим на скамью подсудимых. И всех его подпевал. Словом, как сказал Николай Иванович отцу, справедливость восторжествовала. И еще, знаешь, что он ему сказал? — Возникла пауза: американец молчал.— Сказал, что этот Андропов очень простой. Открытый, доступный. К нему рядовому человеку даже на прием попасть можно, потому что Председатель КГБ предпочитает получать информацию из первых рук.
Жозеф Рафт молчал: непонятное беспокойство, дискомфорт, разрушение гармонии, совсем недавно заполнявшие его,— нечто подобное испытывал он сейчас, не понимая: почему так происходит?
Лиза спросила, уже спеша и с явным напором:
— Послушай, а как ты о нем собираешь материал?
Американский журналист, усмехнувшись, ответил почти как на допросе:
— Встречаюсь с разными людьми, которые хорошо знают Юрия Андропова, а сами являются весьма заметными персонами в различных сферах жизни вашего общества.
— То есть из привилегированной среды?
— Пожалуй…
— Жозеф, но ведь есть первоисточник.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду самого Андропова! Послушать нашего Николая Ивановича… Прием простых людей…
— Теперь Андропов,— перебил Рафт,— не Председатель КГБ. Он работает Секретарем ЦеКа.
— Какая разница? Наверняка он и на новой должности остался тем, каков он есть. Я бы на твоем месте…
— Что бы, Лиза, ты сделала на моем месте? — перебил американский журналист.
— Кто-то ведь тебе организовывает встречи с представителями нашей зажравшейся элиты? — со злобой спросила Лиза.
…И гармония внутри Жозефа Рафта начала восстанавливаться.
— Естественно, организовывает.
— Вот и попроси их устроить тебе эту… аудиенцию с Андроповым. Уверена: американскому журналисту, который собирается о нем писать статьи, он наверняка не откажет.
— Почему, Лиза?
— А пошел ты, Жозеф, к черту! Втянул меня в этот идиотский разговор.
— Я втянул?
— А кто же? Угадай… «один из вождей»… Один из этих выживших из ума стариков, засевших в Кремле…— Последняя фраза была произнесена шепотом.— Милый, пошли отсюда. Что-то мне стало невмоготу.