На этой фразе запись была остановлена.
— Дальше, Юрий Владимирович, семейный скандал, взаимные оскорбления минут на двадцать.
— Ну и…— В голосе Андропова слышалось явное нетерпение.
— Сейчас…
Г. Л.Это ты пойми, Юрочка… (Всхлипывает.) И прости меня, совсем психопаткой стала в последнее время. Ты пойми, миленький! Конечно, явятся они с обыском ко мне ли, к родителям на Кутузовский или в Заречье… Ясное дело, ничего не найдут. Ведь не в этом дело… (Всхлипывания.) Совсем не в этом дело. Не под нас он копает…
Ю. Н.Кто — он?
Г. Л.Ну право же! До чего ты у меня бестолковый, лапушка! Все это — игры Юрика Андропова. Он всем дирижирует. Этот телеграфный столб Камарчук у него послушный и точный исполнитель. Тут ему в профессионализме не откажешь. А копает Юрик под папашку моего бедного, под Генерального. Представляешь: на квартиру главы государства являются с обыском кагебешники… И на следующий день все об этом узнают. Служба распространения слухов у них на высоте. Представляешь, некто кому-то звонит и, задыхаясь, курва, от восторга, шепотом сообщает: «Ночью у Леонида Ильича и Виктории Петровны произведен обыск». А дальше по телефонной цепочке новость будет обрастать подробностями, как снежный ком, который катится с горы: подписка о невыезде… Это у Генерального секретаря родной правящей партии взята подписка о невыезде. Дальше, оказывается, он уже под домашним арестом. Ну, и прочее. И означает это, Юра, одно: конец папашке. В лучшем случае — с почетом, а может быть, и без почета отправляют старика на пенсию, тихо умирать. А для нас с тобой оба варианта будут иметь один результат: нам приходит полный пиздец. Или пердомонокль. Выбирай, что лучше.
Ю. Н.Согласен, Галя. Если так — нам хана. И что же делать?
Г. Л.Вопрос стоит, мой миленький, как говорится, ребром: или они нас, или мы их. И надежда тут только на отца. Он единственный может принять решение, отдать приказ…
Ю. Н.(шепотом). Понимаю! Ты голова, Галина! Так звони бате!…
Шуршание ленты. В комнате стояла полная, давящая тишина. Только потрескивали поленья в камине. Юрий Владимирович Андропов так и не притронулся к стакану с крепким чаем, который уже успел остыть.
Леонид Ильич Брежнев(глухо, невнятно, редко). Да?… Я слушаю…
Г. Л.Папа… (Всхлипывает.) Это я…
Л. И.Дочка? Ага… (Хриплое, тяжелое дыхание.) Слушаю.
Г. Л.Папа, я тебя разбудила? Ты спал? (Всхлипывает.)
Л. И.Ага… Вздремнул немного… Ты (тяжкое дыхание). Ты чего ревешь?
Г. Л.Папа, у нас с Юрой беда…
Л. И.Опять беда? (Что-то похожее на смех.) Ну? Чего стряслось?
Г. Л.Не по телефону, папа. Это большая беда… Очень большая беда… Она касается нас всех. И тебя тоже. Можно, мы к тебе приедем?
Л. И.(темп речи убыстряется). Сколько щас времени?
Г. Л.Без четверти четыре.
Л. И.Ага… После обеда соснул. Ладно, приезжайте. Прямо щас.
Запись оборвалась.
Все молчали. Андропов, помешивая серебряной ложечкой остывший чай в стакане, задумчиво сказал:
— Умная женщина Галина Леонидовна.
— В отца,— вымолвил кто-то с ехидцей.
Но полушутка, заключенная в этой фразе, вернее, в ее интонации, одобрения не получила: на лицо Главного Идеолога страны набежала хмурая тучка и прочно на нем обосновалась.
— А Леонид Ильич,— продолжал Юрий Владимирович спокойно и бесстрастно,— судя по голосу, вполне в форме. Ведь он два дня назад как из отпуска вернулся. Ему Крым и Черное море так же, как и мне, на пользу.
В комнате висела озадаченная тишина.
— Между прочим…— Андропов отпил глоток холодного чая.— Интересный сюжет. С неделю, наверное, назад или чуть больше — Генеральный был еще в Крыму. Сижу в своем кабинете, у меня в гостях Саша Бовин, пригласил по старой дружбе. Беседуем, шестидесятые годы вспоминаем. Звонок по правительственной связи. Поднимаю трубку — Леонид Ильич. «Здравствуйте!» — «Здравствуйте!» Я, естественно: «Как здоровье? Как отдыхается?» Генеральный: «Море чудное — штиль, вода — двадцать четыре градуса, дно на семь метров видать, мерили. Сегодня,— говорит,— два часа плавал». И вдруг спрашивает: «Кто там у вас теперь Политбюро ведет?» Я отвечаю: «Как всегда, товарищ Черненко». Тут Леонид Ильич сердито кашлянул и говорит: «Для чего же мы тебя Секретарем ЦеКа избрали? Теперь ты должен вести все эти заседания». И положил трубку. Большой оригинал наш Генеральный.— Пальцами по краю стола была отбита нервная дробь.— Ну и… Что там, в Заречье?
— Они, Юрий Владимирович, долго беседовали вне дома, прогуливались по саду. Около часа.
— Черт!…— вырвалось у Андропова.
— Потом вернулись в дом, поднялись на второй этаж. Вот тут удалось записать. Получается самый конец разговора. Качество записи неважное. Условия. Как могли, очистили от помех…
— Давайте, давайте!
Шуршание ленты, потрескивание.
Л. И.(очень плохая слышимость, то на высоких нотах, то на низких). Сил не хватило… Проглядел… Не сберег… Какие люди… Ладно… Соображу.
Г. Л.(истерически). Папа! Быстрее надо! Поздно будет! Быстрее соображай!…
Л. И.(неожиданно спокойно). Уймись. Быстрее… Быстрота нужна при ловле блох. Вот что, Юра…
Ю. Н.(поспешно, подобострастно). Да, батя?
Л. И.Я тебе позвоню…
Ю. Н.Когда?
Л. И.(похоже, размышляя о чем-то). Николая пока тревожить не будем. Или… Ладно, я подумаю. Надо посоветоваться с товарищами.
Г. Л.С какими товарищами, папа? Где они, твои товарищи?
Л. И.Есть кое-кто. Остался… Все! На днях приму решение. А сейчас пошли чай пить.
Г. Л.(сквозь слезы). Но, папа!…
Л. И.Все, все…
Запись оборвалась. И опять все молчали.
— Что же…— сказал Андропов, повернувшись к камину и глядя на затухающие угли, подернутые пленкой серого пепла.— Пожалуй, плод почти созрел.
— Может быть,— сказал один из присутствующих в комнате,— следует ускорить процесс?
Юрий Владимирович усмехнулся:
— Каким образом?
— Тряхнуть дерево, на котором плоды зреют. Потаскать их каждый день на допросы.
— Галину Леонидовну больше трогать не надо.— Хозяин взял кочережку с деревянным держаком, разворошил угли в камине: заскакали яркие искры, устремляясь в дымоход.— Она уже созрела, если не сказать,— перезрела. От родителя не отлипнет. А вот товарищ, точнее, гражданин… Пока гражданин Чаранов… Не повезло Галине Леонидовне с очередным супругом. Его, пожалуй, встряхнуть разок-другой не помешает. Изо всего, что на него навешано, следует выбрать одно дело, которое тянет, скажем, на десятку. Очень это важно — ощущение конкретности наказания за содеянное.
— Будет сделано, Юрий Владимирович.
Андропов поднялся, обвел всех, кто был в комнате, внимательным неторопливым взглядом.
— Что же, друзья, всех благодарю…— Задвигались кресла, через мгновение «друзья» стояли по стойке «Смирно!», преданно глядя на Хозяина.— А вас, товарищ Царевский, прошу остаться. Задержу ненадолго.
Через минуту в комнате стояли у затухающего камина Юрий Владимирович Андропов и товарищ Царевский, высокий, худой; он часто нервно подергивал жилистой шеей, и тогда казалось, что круглые очки в тонкой золоченой оправе вот-вот свалятся с кончика длинного носа. Но они каким-то чудом держались.
— Присаживайтесь к столу, Илья Евгеньевич,— сказал Главный Идеолог.— Сейчас нам принесут горячий самовар, почаевничаем.
— С удовольствием, Юрий Владимирович.
— Подведем первые предварительные итоги, очертим круг ближайших задач…
7 сентября 1982 года
Председатель КГБ стоял у окна своего огромного кабинета и смотрел на Лубянскую площадь, которую поливал монотонный осенний дождь.
«С утра зарядил,— думал глава Лубянки,— Значит, весь день такой будет. Осень. Хороша осень в Киеве».
Настроение портилось. Теперь почти каждый день так: приехал на работу, и через несколько часов — хоть на стенку лезь.