Александр Ковальчук, бывший пограничник, старшина, лежал под елью в глубоком снегу и тщательно осматривал лежащую перед ним местность. Где-то здесь начиналась оборона финнов. Два километра от границы. Кажется, что это такое — всего два километра? Можно и без бинокля всё рассмотреть даже с сопредельной стороны. Но как это сделать, если вокруг вековой лес, а верхушки гигантских сосен и елей уходят на головокружительную высоту? И ничей любопытный взгляд не пробьётся через сплошную стену бронзовых стволов? Лежащий рядом с ним артиллерийский разведчик протянул руку и отвёл мешающую смотреть в бинокль ветку. Старшина не успел даже выругаться, как вдруг что-то треснуло, и его щеку забрызгало кровью из пробитой тяжёлой пулей головы пушкаря. «Кукушка»! Обожгла мысль… Сразу стало невыносимо холодно… А через мгновение донёсся далёкий звук выстрела. Ковальчук попытался сориентироваться по нему, но бесполезно — отражаясь от деревьев, тот словно кружил по кругу. Оставалось только положиться на интуицию и выработанное годами службы звериное чутьё… Александр закрыл глаза, и мир исчез. Всё вокруг потемнело…
— Где же ты, сволочь, где?!
Вдруг словно кольнуло — там! До рези в глазах он всматривался в высоченную сосну с густой кроной, забыв про всё на свете. Точно! На мгновение сверкнул зайчик оптики. Потом вроде как что-то замелькало вдоль ствола… Хитёр финн! Верёвка в цвет коры. Специально красил! А вот напарники твои не очень осторожны — термос то белый, алюминиевый, видать… Очень медленно, чтобы ненароком не выдать себя резким движением, Ковальчук снял с предохранителя свой полуавтомат и прищурил глаз. Напрягся на спусковом крючке палец. Ну! Нет… Не разглядеть. Промажу. Уйдёт, сволочь. Или меня завалит… Ждать. Ещё ждать… Невыносимо медленно текли минуты, складываясь в часы. Начало быстро смеркаться. Зимой темнота наступает быстро… Не может быть! Приспичило, видать, финну всерьёз! По уже неразличимого цвета стволу скользило белое пятно. Старшина мгновенно рассчитал упреждение, передвинул шпенёк прицела… Вот снайпер достиг земли, вернее, снега. Выпрямился… И опрокинулся на спину — пуля из «АВС» оказалась точной и пробив лоб, снесла половину черепа…
— Головастый шюцкоровец попался, ишь, как мозгами вокруг раскинул…
Привлечённые звуком выстрела из-за бугра показались ещё двое белофиннов, и очередной патрон послушно скользнул в ствол. Выстрел! Есть! Враг рухнул на землю лицом вперёд. Следующий резко извернулся, пытаясь залечь, и пуля попала не в грудь, а в плечо, пройдя практически до пятки. Жуткая рана! Фактически, врага пронзило вдоль всего тела… Его истошный крик далеко разнёсся по лесу. Прислушавшись к нему, Александр удовлетворённо кивнул и ещё сильнее налёг на лыжные палки, отталкиваясь от плотного снега. Он спешил обратно к своим, поделиться с ними удачей…
… Командир 42-ой дивизии комбриг Панин был очень доволен. Удобно развалившись на расстеленном в санях полушубке, он вспоминал состоявшийся недавно разговор с новым командующим седьмой армии. Сидя за богато накрытым столом они долго беседовали, пытаясь прощупать друг друга, а потом Мерецков предложил ему примкнуть к тайной организации советских командиров. На вопрос Ильи Васильевича, чем же занимается это общество, тот прямо заявил, что речь идёт о том, чтобы заменить власть Сталина в стране военной диктатурой. Тогда Запад признает СССР и они, участники заговора, будут жить наподобие сатрапов древней Персии, ни в чём не зная отказа… Перспективы, развёрнутые перед подстёгнутым водкой мозгом казались очень заманчивыми, и недолго думая комбриг согласился. Первой задачей, поставленной перед новоиспечённым заговорщиком, было достичь максимальных успехов в командовании дивизией. Чтобы потом, когда победа над Финляндией будет достигнута, высокопоставленным изменникам было легче выдвинуть его на другую, гораздо более значимую должность…
Панин сделал очередной глоток из фляги с настоящим армянским «Двином» и недовольно выругался сквозь зубы. Быть недовольным приходилось по нескольким причинам: во-первых, дивизия двигалась вперёд, по его мнению, слишком медленно. Проклятые финны непрерывно устраивали завалы на дорогах. Тысячи мин подстерегали каждого, пытающегося разобрать их или свернуть с проторенного пути. Их снайперы непрерывно обстреливали колонны войск, диверсионные группы обходили красноармейцев с флангов и открывали неожиданный огонь в упор из автоматического оружия или миномётов. Забрасывали гранатами повозки и автомобили. В приданному дивизии танковом полку потеряли уже почти двадцать процентов машин из-за поломок, да и движение оставшихся было под угрозой из-за проблем с доставкой бензина. Словом, радоваться особо было нечему… И он сделал очередной глоток коньяка…
В воздухе с рёвом прошёл самолёт. Наш. «И-15». Низко, над самыми макушками. Блеснув лакированными крыльями на неярком декабрьском солнце, он снизился над самыми верхушками деревьев и, промчавшись над вытянувшейся колонной, сбросил вымпел.
— Стой! Стой, тебе говорят!
Комбриг ткнул своего возницу палкой, которую специально имел при себе на такой случай.
— Немедленно доставить донесение ко мне.
— Слушаюсь, товарищ командир!
Красноармеец отдал честь и бегом бросился через снежную целину к краснеющей на белом снегу алой ленте. Поскольку радиосвязью пользоваться Илья Васильевич не умел, то вынужден был отдавать команды либо по телефону, либо через делегатов связи. Изредка вышестоящие командиры прибегали и к такому способу передачи указаний и донесений, как авиапочта. Самолёт разведчик сбрасывал добытые сведения в специальном контейнере с привязанной к нему длинной цветной лентой для лучшего обнаружения, и на земле, достав документ, уже использовали его по назначению, либо передавали дальше по инстанциям… Комбриг следил за пробивающимся через глубокие сугробы вестовым. Вот тот уже почти добрался до вымпела, нагнулся, берёт в руки. Поворачивается, радостно машет рукой, подавая знак… Делает шаг и… В мгновение ока вырвавшийся из снега столб огня и чёрного дыма скрыл из глаз красноармейца. Гулкий грохот ударил по ушам… Когда разрыв опал, и облако дыма унеслось прочь стала видна огромная воронка и куски чего красного, разбросанного вокруг неё… Илья Васильевич выругался. Потерять донесение было очень плохо… Если бы командир дивизии знал, что было на карте, сброшенной авиаразведчиком, то несомненно, что его проклятия и ругательства удесятерились, поскольку пилот сообщал, что дивизия втягивается в ловушку. Два финских полка уже заняли позиции вдоль обочины единственной дороги. Ещё один — заканчивал обход, перекрывая пути отступления. Ну, а впереди красноармейцев ждали железобетонные доты той самой «Линии Маннергейма…»
Через два часа командиру дивизии доложили, что передовые части попали под неожиданно мощный огонь укреплений противника и залегли. Полупьяный комбриг приказал выдвинуть артиллерию для подавления «проклятых финских империалистов», и слабосильные «С-100» и «Ворошиловцы» застряли в глубоком снегу, поскольку перепуганные красноармейцы категорически, невзирая на все приказы командиров и комиссаров отказывались сходить с дороги, опасаясь вездесущих финских мин… А потом с холмиков и пригорков, окружающих вьющуюся между ними дорогу полетели гранаты, ударили пулемёты, автоматы и винтовки шюцкоровцев…
Анти Сорвинен наклонился над широко раскинувшим руки убитым красным и попытался выдернуть придавленную массивным телом винтовку. Оружие русских было лучше, чем у финнов. Оно не клинило на морозе, было проще по конструкции и выше по надёжности. Да и патроны к нему теперь куда как легче достать… Ремень захлестнул запястье, и финн наклонился, распутывая брезентовую ленту. Русский. Он ведь, в принципе и не виноват, что его погнали на войну Сталин и комиссары. Разве хотелось ему умирать, этому русскому? Но он, Анти, защищает свою страну, свою Суоми. И если ему приходится убивать таких вот русских крестьян и рабочих, то он будет это делать…
Глава 9 Норвегия. Швеция. Финляндия
Под крики вездесущих чаек караван судов швартовался к пирсу. Летели на берег сизалевые и пеньковые концы с красной нитью, вплетённой в волокна. Суетились швартовые команды на дощатом настиле причалов, обматывая толстенные тросы вокруг массивных кнехтов. Взвизгивали время от времени кранцы, притираемые железными бортами, качающимися на волнах залива. Вот он, Тромсё! Виктор Бешановски жадно вглядывался в невысокие дощатые домики, крашеные коричневой и бордовой краской, с белыми наличниками на небольших окнах. И снег. Повсюду громадные сугробы, между которыми прокопаны проходы. Внезапно ему стало холодно, и он потёр застывшие вдруг руки. Сзади послышался немного гнусавый, как у всех французов голос: