Глаза Сталина заледенели. Затем он медленно произнёс:
— Господин Гитлер, я хочу вам процитировать два высказывания… Какой особый общественный элемент надо преодолеть, чтобы упразднить еврейство?… Какова мирская основа еврейства?… Своекорыстие. Что являлось, само по себе, основой еврейской религии?… Эгоизм. Каков мирской культ еврея? Торгашество… Кто его мирской бог? Деньги… Деньги — это ревнивый бог Израиля, пред лицом которого не должно быть никакого другого бога… Бог евреев сделался мирским, стал мировым богом. Вексель — это действительный бог еврея. Его бог — только иллюзорный вексель… Еврейский иезуитизм есть отношение мира своекорыстия к властвующим над ним законам, хитроумный обход которых составляет главное искусство этого мира.
Еврей, в качестве особой составной части гражданского общества, есть лишь особое проявление еврейского характера гражданского общества… Еврей эмансипировал себя не только тем, что присвоил себе денежную власть, но и тем, что через него деньги стали мировой властью, а практический дух еврейства стал практическим духом христианских народов… Евреи настолько эмансипировали себя, насколько христиане стали евреями… Мало того, практическое господство еврейства над христианским миром достигло в Северной Америке своего недвусмысленного, законченного выражения…
Еврейство не могло создать никакого нового мира; оно могло лишь вовлекать в круг своей деятельности новые, образующиеся миры и мировые отношения… Еврейство достигает своей высшей точки с завершением гражданского общества… Только после этого смогло еврейство достигнуть всеобщего господства и превратить человека, природу в предметы купли-продажи, находящиеся в рабской зависимости от эгоистической потребности, от торгашества… Реальная сущность еврея получила в гражданском обществе свое всеобщее действительное осуществление… Следовательно, сущность современного еврея мы находим не только в Пятикнижии или в Талмуде, но и в современном обществе — не только как ограниченность еврея, но и как еврейскую ограниченность общества.
И последнее… Организация общества, которая упразднила бы предпосылки торгашества, а следовательно, и возможность торгашества, — такая организация общества сделала бы еврея невозможным… Общественная эмансипация еврея есть эмансипация общества от еврейства… Эмансипация евреев в ее конечном значении есть эмансипация человечества от еврейства…
— И ещё: Буржуа относится к установлениям своего режима, как еврей к закону — он обходит их, поскольку это удается в каждом отдельном случае, но хочет, чтобы все другие их соблюдали…
— КТО ЭТО СКАЗАЛ?! — Не выдержал Гитлер, насколько это перекликалось с его ГЛАВНЫМ ТРУДОМ «Майн Кампф».
— Первое высказывание принадлежит самому Карлу Марксу. Второе — Фридриху Энгельсу. Основоположникам коммунизма. Вы поняли, товарищ Гитлер, ЧТО я хотел вам сказать?
— Значит, вы ПРОСТО НЕ ЗНАЛИ об этом предложении?
— Да. НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ. Валлах, которого вы знали под именем Литвинова, просто СКРЫЛ его от меня… Ваш товарищ Гиммлер, он НАДЁЖНЫЙ человек?
— Вам требуется его помощь?
— Буду ОЧЕНЬ ОБЯЗАН…
— Он в вашем полном распоряжении.
— Я думаю, что они НАЙДУТ ОБЩИЙ ЯЗЫК с Лаврентием Павловичем ДАЖЕ БЕЗ ПЕРЕВОДЧИКА…
Глава 19 Ленинград. Карельский перешеек
Верочка злилась на всех. Особенно на своих друзей. Из-за их вечеринки, устроенной у неё дома она, самая красивая и умная девушка на свете потеряла такую возможность! Кто же знал, что её будущий муж, которого она так долго и упорно охмуряла, разыгрывая перед ним скромную недотрогу, вдруг явится с фронта и застанет её в самый разгар веселья… Нет, то что у неё до этого командира были мужчины, и не один, её не волновало — уж с её-то опытом выдать себя за невинную девушку, как раз плюнуть! Есть столько средств и способов добиться обмануть наивного парня… Но то, что когда она устроила новомодный стриптиз на столе в разгар его появления, да ещё некоторое время воздержания потребовало физической близости, что она озвучила в ТОТ самый миг — поставило крест на Верочкиных честолюбивых планах.
Впрочем, она не считала зазорным обманывать Петрова. Он же был русским, славянином, а как говорил её дедушка, старый могилёвский раввин, — «Только еврей является человеком, а гой — хуже собаки» (Орах-хайим, 55, 20). Но для её будущего Владимир был необходим, поскольку лучше чем этот наивный кьютин подставки для сытой и спокойной жизни поблизости не наблюдалось. Её друзья, сыновья начальников торгов, директоров институтов и заведующих всевозможных баз не отказывались приятно проводить с ней время днём, а чаще — ночью. Но выходить замуж, чтобы стать примерной еврейской мамашей с выводком детей, почитать родителей мужа, всех его родственников, строго соблюдать все установления «Талмуда» и «Шулькан Арух», поскольку основное большинство было тщательно скрывающимися верующими. Это — не для неё. Нет, конечно, со временем, когда она станет совсем уж старой и некрасивой — можно будет и «попоститься», и прикинуться строгой нравственной мамочкой. А пока она молода и красива — что же, респектабельный муж-командир, пропадающий на службе, но, тем не менее, прилично обеспечивающий жену, это было то, что ей надо.
Верочка прекрасно знала, СКОЛЬКО получает военный ранга и должности Петрова, и наведя через друзей справки, выяснила, что командир он перспективный и на хорошем, даже ОЧЕНЬ ХОРОШЕМ счету у начальства… И всё, казалось, устраивалось самым лучшим способом, но… Это ЕГО явление… Она даже не успела ничего сообразить, ослеплённая ярким светом люстры, можно сказать, даже не заметила! Если бы не Мордехай, пожаловавшийся друзьям в голос, что его только что зверски избил какой то военный, самовольно ввалившийся в квартиру. Словно молния пронзила Верочку с ног до головы — ВЛАДИМИР! Она торопливо стала разыскивать разбросанные в экстазе предметы одежды, между тем Мойша, повизгивая, продолжал живописать сцену избиения, как ему ломали руки и ноги, выдёргивали щипцами рёбра, загоняли под ногти (кстати, грязные и нестриженные) огромные цыганские иглы, жгли раскалённым железом половые органы…
Друзья, естественно, подогретые алкоголем, решили отомстить и выкатились на улицу, разогревая себя воплями о мести; и пока она накладывала боевую раскраску на лицо, долженствующую показать, что милый Володя ошибся, и она, Верочка, просто сдала квартиру беженцам, а сама, верная и страдающая, возвращается после дежурства из госпиталя, где ухаживала за ранеными… Бегом скользнула в подворотню, проходными дворами выбежала на набережную, и…
Всё произошло прямо на её глазах: пьяный Лейба управляя папиной «эмкой» снёс её соседку, идущую с завода, и Петров, которого они не заметили, поскольку тёмная шинель скрадывалась в тени улицы, открыл огонь из большого чёрного пистолета. Затем — удар, крики, милиция, патруль… Хорошо, что папочка Мордехая, заместитель секретаря Ленинградского Обкома Партии позвонил куда надо, и виноватым оказался, естественно, Владимир. Быстро организовали нужных свидетелей, подтвердивших, что военный был пьян и открыл неспровоцированную стрельбу по случайной машине. И её подставка для блестящей жизни лишилась кубиков на петлицах, и поехала в штрафной батальон… А она осталась ни с чем, все поиски требовалось начинать сначала… Это при теперешнем то дефиците мужчин?! Как она злилась и ненавидела Петрова: ну, подумаешь, увидел! Подумаешь, приревновал! В конце концов, она же с ЛЮДЬМИ была, а не с гоями, как он?! В сердцах она смахнула со стола фарфоровую чайную чашку, та жалобно звякнула, и разлетелась на груду кусочков! Ой, какая жалость! Настоящий мейсенский фарфор, который её дедушка, старый могилёвский раввин выменял в голодном двадцатом у «бывшего», за буханку хлеба из жмыха пополам с лебедой и глиной… О! Верочка прекрасно помнила, как покойный дедушка заливаясь смехом рассказывал ей, тогда ещё маленькой девочке, какой замечательный рецепт хлеба для гоев он придумал: абсолютно без капли муки! Ой, как жалко… Но если бы она знала, ЧТО её ждёт в следующие двадцать четыре часа, то завыла бы в голос…
* * *…- Есть сигнал, товарищ командующий!
Запыхавшийся вестовой застыл перед Командующим Балтийским Флотом Кузнецовым.
— Отлично. Как оцепление?
— Всё спокойно.