Гнилая ширма, вероятно, как и здесь.
— Молодой человек, — на моё плечо справа легла ладонь и я тут же повернулся, чтобы встретить глубокий взгляд почти черных глаз.
Пожилой мужчина в обычной рубашке в клетку и джинсах, держался за мою спину и смотрел, словно сквозь меня.
— У вас очень приятные духи. Я впервые чувствую подобный запах в этих стенах.
Мужчина говорил, и смотрел перед собой, как-то странно улыбаясь. Говорил так, словно знал меня всю жизнь.
"Он слепой."
Я обернулся к нему всем телом и прошелся взглядом уже пристальнее.
— Я так полагаю, пастор Абрахамс это вы, мистер? — холодно усмехнулся, а мужик только опустил свою руку, и опять тепло улыбнулся.
— Я, молодой человек. Вы тоже не слепы внутренне. И это значит, что ещё не всё потеряли.
Я честно пытался, не начать ржать прямо на месте.
"Я потерял всё, седой старик!" — подумал, а сам задал вопрос:
— Могу поприсутствовать на вашей… — я оглянулся вокруг и чуть не оговорился, назвав это "собранием анонимных психопатов".
— А вы уверены, что вам это нужно? — пастор прошел мимо меня и кивнул нескольким своим прихожанам, хотя я был уверен, что он вообще ни хрена не видит.
Мужчина подошёл к стене у которой стоял столик с черными тетрадями. Они стопкой лежали на столе, рядом с брошюрами.
— Вот! — он безошибочно отыскал меня, и протянул тетрадь точно в мою сторону, — Мы называем это тетрадью для исповеди.
— У вас не принято рассказывать свои грешки в красивых кабинках? — я взял тетрадь и раскрыл её, всмотревшись в обычные белые листы бумаги.
— Зачем мне знать о ваших грехах, чтобы сохранить их в секрете? — хохотнул старик и встал напротив меня, опираясь на свою трость, — Вы должны рассказать их всем! Каждый в этом зале должен услышать, что терзает вас, и в чем вы себя вините перед Господом. Сперва, конечно, это необходимо изложить в этой тетради.
Шум и гул вокруг нарастал, все начали рассаживаться по местам, а сам пастор, молча развернулся и пошел по широкому проходу к сцене, рядом с которой стоял хор. Кучка людей, которые готовились исполнять красивые песни о Господе и Небесах.
Схватил стул рядом с собой и сел, продолжая изучать это место. Но чем больше смотрел, тем отчётливее понимал, что в этой общине нет ничего примечательного, кроме слепого пастора, с хорошо развитым обонянием.
Я действительно пользовался только одной маркой одеколона. Не дешёвый и приторный запах въелся в мой шмот настолько, что отстирать этот запах было уже невозможно.
Пожалуй, это вся дичь того, что происходило. А вот черная тетрадь в руке не давала мне покоя. Она прямо горела в руке, и я понимал, что Мелочь вела точно такой же.
И теперь я очень хотел прочесть, что же было в дневнике Иззи. Возможно, именно там написаны имена тех людей, которые были для неё важны.
"Надеюсь, моего имени там нет, Мелочь."
После песнопений, которые я еле выдержал, началась сама проповедь. Вернее пастор Абрахамс не говорил ничего. Говорили его прихожане. Выходили в центр и открывая точно такую же тетрадочку, как в моей руке, зачитывали все свои грешки.
Признаться, такой цирк был для меня в новинку. Однако, чем больше люди говорили, тем больше я погружался в свои мысли и воспоминания.
" — Ты начинаешь наглеть, Мелочь!
Я проснулся в постели от того, что матрас прогнулся прямо рядом со мной. В тусклом свете от настенных светодиодных лент под потолком, я увидел лицо Иззи.
— Я… Можно мне. Пожалуйста, Май.
Мелочь не говорила, она шептала надрывным голосом. Я сразу понял, что у неё отходняк. И вероятно её сейчас ломает.
Это была та самая ночь после её дня рождения. Единственный раз, когда я позволил ей остаться у меня в квартире.
— Чего ты хочешь? — холодно спросил, и тут же получил ответ:
— Мне плохо. И… Мне очень страшно. Можно… Я не буду тебя трогать. Обещаю. Просто я…
Я потянул её за руку, а Иззи только ахнула и упала на кровать прямо рядом со мной. Ещё долго я вспоминал этот момент, потому что впервые просто спал рядом с девушкой.
И делал это так, как бы сделал для нашей девушки. Укутал Изабель в кокон из одеяла, а сам лег поверх него рядом.