увидеть – надо найти. Чтобы найти Бога, надо его искать.
3
...а чтобы поговорить с Богом – нужно встать с ним на равных. Раньше мне казалось, что я
способен на это. Потом понял, что обманывал себя.
Впрочем, я давно уже не верю в Бога – хотя возможно, это лишь бессознательный способ
замаскировать для себя это понимание. Я просто рисую словом и по привычке ищу вокруг себя
яркие образы. Скоро эта привычка станет мне мешать, а отвыкнуть от нее сложно –
приблизительно как слезть с иглы или бросить курить.
И отель здесь ничем не отличался от тысяч других пятизвездочных отелей по всему миру: те же
бархатные занавески на окнах, тот же шик и мебель в стиле ампир, много красного и золотого –
выглядит немного пошло и ярковато, но зато очень дорого.
Дорогие отели всегда чем-то напоминали мне дорогих шлюх. Они стремятся угодить любому,
кто заплатит, не разглядывая его лица – но будут презрительно поплевывать на тех, кто не имеет
достаточно средств, чтобы купить их. Было бы чем гордиться, думаю я разозленно. Почему я так
зол сегодня? на кого, на что? На эту погоду, склизкой мерзостью окутывающую мысли и
вгоняющую в глубокий депресняк, на скучный вид за окном, на не слишком расторопного
носильщика багажа?
...или на себя самого?
В моем городе – там, где когда-то родился я, и где до сих пор живут мои родители – у меня есть
страшно большая и замусоренная двухуровневая квартира в центре города. Я почти боюсь ее и
редко бываю там. Я не хочу нанимать горничных, которые будут тайком копаться в моих вещах и
мыслях, и не хочу убираться там, потому что я не привык этого делать. И потому что мой дом
везде. Мой родной город гнетет меня – там слишком многое напоминает мне о том, с чего все
начиналось, каждая улица походит на страницу юношеского дневника – с прожженными
дешевыми вонючими сигаретками страницами-днями, с расплывшимися от пролитого винца
чернилами, с ровными буквами, сложенными в корявые строчки. Там есть улица, где я первый раз
вышел с гитарой петь, а прохожие кидали монетки в черную пасть раскрытого чехла, есть мостик,
где я впервые поцеловался – под заунывную музыку осеннего дождя, коротко, жалко и немного
глупо, как это бывает только во влюбленные четырнадцать. Поцеловался с девчонкой, которую
считал своей судьбой много лет.
Я писал ей стихи на уроках математики, на обрывках тетрадок в клеточку выкарябывал свои
чувства, сложенные в нелепые рифмы. Да, все мои рифмы были тогда неуклюжи и нелепы, они
походили на слепых щенков, которым еще только предстоит вырасти в больших охотничьих псов
и научиться выслеживать добычу, которую поэты называют метафорой. Я оставлял охапки цветов
у нее под дверью, и она долгое, очень долгое время не знала, от кого же приходят все эти букеты и
записки. Я мучительно боялся признаться ей – долговязый нескладный подросток, весь в угрях и
бессмысленных комплексах. Много раз я почти решался подписать своим именем очередное
любовное письмо, и каждый раз рвал его после этого в клочки. И только однажды я не струсил.
А на следующий день мы поцеловались с ней на мосту.
Она была немногословна и смешлива, моя первая любовь, она всегда больше думала и
улыбалась, чем говорила, и каждый раз ее очередное решение становилось для меня
неожиданностью и вместе с тем – воплощенной мудростью.
Келли была чем-то похожа на нее.
А потом я бросил школу, и меня затянул в себя водоворот полу-дворовой, полу-пророческой
жизни, мир наркоты и панк-рока, и я сначала просто не решался показаться ей таким – потому что
она была прилежной ученицей и прилежной студенткой, моя маленькая принцесса, и ей, как
домашнему котенку, нечего было делать среди голодных до славы и эфемерного уличного
признания бродячих псов вроде меня. И потихоньку я позабыл о ней, растворившись в новых
стремлениях и целях. Она ни разу не спрашивала меня ни о чем и не пыталась вернуть: ее
очередная бессмысленная мудрость заключалась в том, чтобы не мешать мне идти своей дорогой.
Возможно, она и была права. Но ее правота не принесла мне счастья...
Как оказалось, я забыл о ней не насовсем – просто образ ее поблек и спрятался в глубину моей
памяти, врос в нее, подобно тому как врастает в тело случайный осколок бомбы. И через пару лет,
в один из самых черных дней в моей жизни, когда нашу группу покинули один за другим соло-
гитарист и барабанщик, сорвав намечавшуюся запись демок и несколько с трудом организованных
выступлений, когда моя тогдашняя герлфренд послала меня, сказав, что я дерьмо и из меня ничего