Вскоре, когда снаружи октябрьский вечер уже окончательно вступил в свои права, из конуры восемь-один-пять донесся скорый скребущий шорох когтей по соломе. Какое-то время этот шорох продолжался, и возникло такое ощущение, словно скрытый от глаз обитатель конуры, кем бы он ни был, пытается подкопать пол. В конце концов и впрямь раздались некие грызущие звуки, после чего на несколько минут наступила полная тишина. Затем показалась черно-белая голова — голова гладкошерстного фокстерьера. Уши пса стояли торчком. Вслушиваясь, он поднял морду и некоторое время принюхивался. Наконец вылез целиком, отряхнулся, полакал воды из оловянной миски и задрал лапу у кирпичной стены, после чего направился к задней стенке своей клетки, отделявшей его от соседа.
Надо сказать, пес этот выглядел несколько странно, поскольку на первый взгляд создавалось впечатление, что на голове у него черная шапочка, из-за чего он напоминал одно из тех животных, которых художники рисуют в детских журналах и, будь то кошка, собака, медведь, мышь или какой-нибудь другой зверь, придают им подчас не очень подходящую анатомию (локтевые суставы, например, или кисти рук) и наряжают в одежду. Если считать, что всякая нахлобучка на голове является шапочкой, то пес этот и в самом деле носил черную шапочку, с той лишь разницей, что она не просто покрывала его голову, но имела специальное назначение, а именно была хирургической накладкой из толстой черной клеенки, намертво прикрепленной к собачьей голове крест-накрест полосами лейкопластыря, чтобы пес не содрал клеенку и не соскреб находящуюся под ней антисептическую прокладку. Все это перекрещенное пластырем сооружение было ухарски надвинуто на правый глаз, так что, когда терьеру нужно было поглядеть перед собой, ему приходилось наклонять голову вправо, и тогда у пса получался довольно-таки хитроватый вид. Дойдя до железной сетки, терьер потерся об нее ухом, словно пытался содрать накладку, но тут же перестал, вздрогнув от боли, и припал к тому месту, где с другой стороны лежал большой черный пес.
— Раф! — позвал терьер. — Раф! Они вырвали все рододендроны и оставили одних червей. О, мячик ты мой, мячик, как здесь темно! Осталась лишь одна звезда, она светит мне прямо в пасть. Знаешь, Раф, мой хозяин…
Черный пес вскочил, одновременно с этим автоматически отключилось поступление кислорода через трубку. С оскаленными зубами, сверкающими глазами и болтающимися ушами, пес отшатнулся к своей конуре, зашуршал соломой и грозно залаял, словно его со всех сторон окружали враги.
— Раф! Раф! Р-р-р-р-аф!
Лая, пес резко поворачивал голову то в одну, то в другую сторону, лихорадочно пытаясь определить, откуда исходит угроза.
— Р-р-р-р-аф! Раф! Раф!
Остальные собаки принялись обмениваться мнениями.
— Задал бы я тебе трепку, кабы мог добраться до тебя!
— Эй ты, заткнись!
— Думаешь, тебе одному опостылело это проклятое место?
— Да оставят нас когда-нибудь в покое?
— Гав! Дурак тот пес, который хочет стать волком!
— Эй, Раф! — быстро заговорил терьер. — Раф, ложись, пока не приехал грузовик… То есть пока листья не вспыхнут! Вниз, вниз, я спешу к тебе! Успокойся, я скоро буду.
Раф гавкнул еще разок, дико оглянулся и медленно опустил голову, затем подошел к сетке и принялся обнюхивать прижатый к ней с другой стороны черный собачий нос. Вскоре большой пес улегся и стал тереться своей крупной лохматой головой о металлическую стойку. Постепенно шум в продуваемом сквозняком блоке стих.