— Что-то я тебя не понимаю.
— Видишь ли, Раф, частями я нахожусь повсюду. Никак не пойму, где я на самом деле.
— И я тоже! Зато я отлично знаю, где мусорные баки. Пошли!
Полями они обогнули ферму и через каменную стену перебрались на улочку. Собачий лай затих где-то сзади. Пройдя еще несколько сотен ярдов, они оказались у Даддона, который здесь, в семи милях от истока, был широким и быстрым, стремительно нес свои воды меж берегов, поросших буками с теперь уже голыми, маячившими на бледном рассветном небе ветвями.
Вскоре улочка превратилась в узкую дорогу. Раф с Шустриком приближались к сараям, стоявшим подле дома с ухоженным садом. За мостом начиналась широкая дорога. Собаками тут не пахло, да и слышно их не было. Помедлив мгновение, Раф крадучись направился на зады фермы, следуя вдоль стены сарая и вдоль низкой каменной стены, а затем со всею решительностью, которой наделил его голод, запрыгнул на стену и ринулся далее — во двор.
Уже в третий раз срываясь со стены, Шустрик услышал, как на той стороне Раф грохочет крышкой мусорного бака, выпуская наружу волну запахов — спитого чая, корочек бекона, рыбы, сыра и капустных листьев. Шустрик жалобно заскулил:
— Раф, помоги! У меня не получается… то есть какой же я дурак! Ну конечно, эта стена не настоящая! Просто она в моей башке, и я не могу запрыгнуть на нее при всем своем желании.
Шустрик поплелся вдоль открытого бетонного желоба, выходящего из квадратного отверстия в основании стены. Шустрик знал — поскольку сам заставил появиться этот желоб — что на другом его конце, за углом, в стене есть ворота из выкрашенного зеленой краской штакетника. Сквозь них он видел Рафа, который возился подле мусорного бака. Раф откинул крышку и теперь выгребал содержимое бака. Вжавшись животом в землю, Шустрик протиснулся под воротами и оказался во дворе.
— Осторожно, Раф! — предупредил он. — У этой жестянки острый край!
Раф поднял голову, из его верхней губы уже шла кровь.
— Ничего, зубы у меня острее! Веселей, Шустрик! Не падай духом — мы еще поживем! Тут старая свиная кость — возьми всю себе!
Едва лизнув ее, Шустрик ощутил, что он и впрямь очень голоден. Укрывшись от ветра, он улегся с подветренной стороны сарая и принялся грызть кость.
Филлис Доусон проснулась, как от толчка, глянула на часы, а потом в окно. Было начало восьмого, утро только занималось — пасмурное, промозглое осеннее утро, с неумолчной барабанной дробью дождевых капель по оконному стеклу. Что-то разбудило ее, какой-то необычный шум. Но где? Вряд ли кто-то надумал взломать дверь магазина, не в семь же часов утра. Скорее кто-то надумал подзаправиться у закрытой на ночь бензоколонки — такие случаи уже бывали.
Филлис встала, надела халат и шлепанцы и подошла к окну. Возле дома никого, на дороге пусто. На окаймляющей дворик стене, отсыревшей под дождем, четко обозначился силуэтный рисунок огромного лосося, которого ее отец много лет назад выловил в Даддоне. Река проходила ниже под стеной, полноводная, бурливая, она непрерывно прополаскивала длинные побеги плюща, тянула за собой слишком низко свесившуюся ветку рябины, плясала, поблескивала и переплескивала под мостом.
Тут Филлис услышала какую-то возню на задворках — стук, шелест, глухие беспорядочные удары. Она окликнула сестру:
— Вера, ты не спишь?
— Нет, — отозвалась Вера. — Слышишь, да? Овца, что ли, забралась на задний двор?
— Не пойму… Погоди-ка… — Филлис подошла к окошку в задней стене, выходящему на задворки. — Ох ты, Господи! Тут две какие-то собаки. Одна очень большая. Раскидали весь мусор. Пойду их прогоню. Этого еще не хватало!
— Интересно, чьи они, — поинтересовалась Вера, в свою очередь подходя к окошку. — Я вроде никогда их раньше не видела.
— У Роберта Линдсея таких нет, это точно, — заметила Филлис. — У Томми Боу вроде бы тоже… Вообще, похоже, это не овчарки.
— Ой, гляди! — Вера ухватила сестру за рукав. — Они в ошейниках! В зеленых ошейниках. Помнишь, Деннис говорил…
Тут песик помельче поднял голову, и Вера невольно ахнула. Холодное утро сразу сделалось еще сумрачней и безотрадней. Ирландский крестьянин от такого зрелища осенил бы себя крестом. Сестры в ужасе отпрянули от окна.
— Господи ты Боже мой! Что ж это с ним такое? Смотри, как у него, бедняги, голова разворочена! Ты когда-нибудь такое видела?
— А этот, лохматый, у него вся пасть в крови!
— Он, наверное, и убил того несчастного торговца-еврея возле Бурливого. Ой, Филлис, подожди, куда ты, вернись…
— Вот еще, — запальчиво отозвалась Филлис, устремляясь вниз. — Я не намерена сидеть и смотреть, как какие-то бродячие псы устраивают помойку у нас во дворе.