Одна ёлка сломалась, лежит наполовину на земле, а верхушкой на стволах соседних ёлок. Рядом с этим обломком сидит словно гора, огромнейший медведь. Обернувшись в полоборота, смотрит вдаль, готовый, если надо, побежать и загрызть. Хорошо, что смотрит он не в мою сторону.
Осторожно пячусь, боясь отвести взгляд от бурой горы. Вспоминаю, что где-то поблизости должны быть то ли два, то ли три маленьких медведя. Уж они-то не станут сидеть неподвижно, вглядываясь в просвет между ёлок. Они живо меня найдут и, если сами не съедят, то позовут большого.
Теперь знаю, что тут стряслось. Был дом, а рядом огород, в котором росла капуста и репка. Наверное, это и был мой дом. А потом пришли медведи и всё сломали, и теперь у меня дома нет, и огород зарос ёлками. Только капуста ещё немножко осталась.
В огороде пусто, выросла капуста.
Пятился, пятился и допятился. Споткнулся о неубранный кочан и полетел кувырком. Завалился в какую-то ямку, затихарился. Может, не заметят?
Кто-то громко сопит совсем рядом. Потом тяжёлой звериной волной наползает густая вонь.
Стараюсь вжаться в землю, стать незаметным, но ничего не помогает. Вонища такая, что не продохнуть.
Нащупываю скрученную в жгут газету, чиркаю зажигалкой. Зажигалка плохая, я её на помойке подобрал, однако, с третьего раза загорается. Оглядываюсь, подняв горящую газету. В углу сидит Серёга и гадит. Вот, откуда воняет.
— Я тебе сколько раз говорил, здесь не срать!
Даже не повернулся, скотина.
Беру обломок кирпича, запускаю Серёге в спину.
— Чиво ты такой злой?
— Я тебе говорил, здесь не срать! На улицу иди.
— На улице холодно.
— На лестницу иди.
— Там убьют.
— А ты не садись на виду. Мусоропровод открой — и туда.
Серёга натянул штаны и полез наверх. Досирать, наверное.
— Люк не закрывай! — крикнул я и тоже пошёл к железной лесенке, ведущей наружу. Узел треплотрассы — бетонная коробка, внутри трубы с вентилями, а сверху — четыре люка. Зимой внутри тепло, только воняет, потому что Серёга всё засрал. Убить его мало.
На улице светло и холодно. Залезть бы под трубу и дрыхнуть, но жрать тоже надо. Пошёл на автовокзал, там народу много, а ментов почти нет.
Сперва проверил урны. Три бутылки нашёл, какие принимают, и жестяных банок из-под пива пять штук. Бутылки склал в пластиковый мешок, банки раздавил ногой — и тоже в мешок, только другой. Потом оглядел народ, ждущий автобуса.
Не, эти не подадут.
Бродячий пёс выбежал из-за угла, тоже заглянул во все урны. Этот пусть смотрит, ему моё не нужно. Пёс вытащил из урны смятую бумагу, принялся слизывать с неё соус от шавермы. Я даже слюну сглотнул. Ему хорошо, а у меня только в одной бутылке полглоточка пива нашлось.
Пёс долизал, что было на бумаге, и побежал осматривать людей.
Зря бежишь, дурашка, эти не подадут.
Пёс остановился напротив молодого парня, склонил башку, стараясь поймать взгляд. Парень отложил книжку, полез в рюкзак, достал пакет. Что у него там? Иш-ты, бутерброд с котлетой! Повезло псине, к кому надо подошла. А мне так он не подаст. Такие только к собакам добрые.
С котлетой пёс управился одним глотком, затем слопал хлеб и вновь уставился в лицо парня, всем видом показывая, что готов следовать за ним куда угодно и посвятить ему остаток жизни.
Парень покачал головой и вернулся к книге. Пёс махнул хвостом и, поняв, что хозяина не обрёл, потрусил дальше.
Я тоже выбрал, к кому подойти. Дядька в летах и одет, не так, чтобы очень. Такие понимают, что значит, мучиться с бодуна.
— Слышь, мужик, выручи! Семь рублей не хватает.
Это меня один научил, что надо просить семь рублей. Тогда дадут десятку. А попросишь десятку — фиг дадут.
Дядька недовольно морщится, что-то бормочет и отворачивается.
Эх, и чего люди такие жадные?
Автобус приехал, забрал людей. Взамен стали собираться другие.
— Мужик, выручи! Семь рублей не хватает!
Вон ещё один идёт, с открытой банкой лимонада. И охота ему дристотень пить? Но банка всё равно годится, их все в одну цену принимают, по тридцать копеек. Раньше было по пятьдесят, а теперь по тридцать. Нигде человеку житья нет.
Встал возле урны… Готово, есть баночка!
— Отдай, это моя!
Откуда бабка подскочила? Вроде не было никого.
— С чего это твоя? Я её первый взял.
— Я за молодым человеком от самого вокзала иду. Это моя банка.
— Шла, вот и иди. А я возле этой урны давно стою. И нечего чужое хапать.
Отвернулся и пошёл по новой осматривать все четыре урны. Пусть дура знает, что ейного здесь ничего нет.