Свобода… Иду и на радостях тихо насвистываю весеннюю припевку про тающий снег. Не скажу, что учился я зря — всё ж теперь, и читать, писать умею, и с со счётом ещё больше дружу, и другого полезного всякого кучу узнал, и с оружием нынче чуток управляюсь получше, и друзей обрёл новых, а всё равно в целом мукой та школа была. Второй раз не пошёл бы. Да и не светит теперь.
Лео с батей сразу на повозке уехал, Лымарь с Растом свернули три перекрёстка назад, а с Микитой мы распрощались пару минут всего как. Мой дом дальше всего от храма, на другом конце города. Но прогулка приятная.
Зайти что ли, бумагу свою сразу подправить? Долей-то у меня теперь сильно поболе, чем написано там. Хотя… Вдруг на Фате не принято троерост свой показывать? А вдруг принято? Да и до Фата того ещё пилить и пилить. Лучше сделаю.
До ворот невелик крюк — там бесплатно мне числа поправят. Зашёл, очередь на десяток минут отстоял. Теперь моей бумагой можно смело людей пугать. Пятьдесят пять долей крепи, шестьдесят две силы, а в ловкости, так и вовсе, за сотню перевалил — сто шесть там долей у меня. Кто бы сказал год назад, что возвышусь так сильно, никогда не поверил бы. Богатырь настоящий. И одарённый к тому же. Ещё бы свой новый дар пробудить как-нибудь…
Вот уже и моя Ткацкая улица. Кроме младших все сейчас на работе, но Лина всяко должна воротившемуся домой мужику стол накрыть. Знает, что сегодня мой выпуск. Завтрак был давно, а обедом накормить учеников на дорожку в школе почему-то не захотели. Ну и ладно — достала уже их казённая жрачка. Вейкиных щей навернуть бы сейчас…
Так… Кого-то сейчас наругаю. Наружная дверь не заперта. Разулся в прихожке, шапку с курткой на крюк. Пахнет вкусно из горницы. Напекли мне чего-то.
— А вот и братишка ваш, — толкнув дверь, шагаю я внутрь.
И тут же, сбитый с ног, лечу на пол.
— Бросай нож! А то шею сопле сверну!
Дверь, через которую я только что вошёл, уже захлопнута. Её закрывает собой здоровяк с длинным кинжалом в руке. Ещё двое вооружённых мужиков стерегут окна и выход во двор. Видно, прятались за накрытом длинной скатёркой столом. Четвёртый у лестницы держит Зуйку и Важика. Пятый, тот, что орёт, зажал шею Фоки рукой, а в другой сжимает короткий и узкий меч. Этот у печки. Судя по богатой одежде — хотя остальные тоже далеко не оборванцы — этот у них за главного.
— Хорошо, хорошо, — роняю я на пол нож, который успел прежде выхватить в кувырке из ножен на поясе. — Отпустите малых. Дети здесь ни причём.
— Понял? Да? — скалится главарь, напоминающий мне лицом… — Думал, Яшка мой тебя испугается? Одарённый он… Тьфу! Смерд убогий! Зимородовых пугать… Отродясь среди нас трусов не было!
— Раз не трусы, детей отпусти, — перебил я не то Яшкиного отца, не то брата.
— Да кому эти щенки безродные нужны! — фыркнул Зимородов страший. — Пшла отсюда, сопля! — отпихнул он заплаканную Фоку, когда в моё плечо вцепилась лапа шагнувшего ко мне здоровяка. — Дорох, запри их в сарае.
Державший Важика и Зуйку мужик, кивнул и потащил заревевших малых к выходу во двор. Видать, когда я входил, они им рты зажимали. Заметили из окна загодя и подготовились к встрече. Давайте, давайте — уводите детей. Кабы не боялся за них, уже давно бы выпустил беса. Ло вас живо уделает.
— Чего повеселел, крысёныш? — медленно двинулся ко мне Зимородов, поигрывая своим тощим мечом. — На дар свой надеешься? Или даже дары, если не соврал Яшке. Так зря. Среди нас совершенно случайно затесался душитель. Не ожидал, да?
Налётчики дружно загоготали. Хитёр Яшкин батя. Или всё-таки брат? Ещё одна сильная лапа вцепилась в моё второе плечо. Держат крепко — едва ли сам вырвусь.
— Отец бы тебе язык выдрал и в сраку засунул, я же просто прикончу — я добрый.
Яшкин брат — теперь у меня в этом не осталось сомнений — направил на меня свой клинок. Ну, что он там возится?! В смысле, не этот урод, а который малых в дверь сарая запихивает. Мне всё видно через окно — занавески распахнуты.
— Деньги есть! Много денег! Откуплюсь! Пощади!
Ужас даже не нужно придумывать. Не успеть могу беса выпустить. Нельзя малышнёй рисковать!
— Ты гляди, как запел, — довольно осклабился Зимородов. — Что ты знаешь про деньги, убогий? Про много особенно. Да мы золотом срём.
Но клинок опустил. Жадность даже богатым не чужда. А мне только и надо, что времени лишнего чуть.
— Десять золотых! Моя доля с хозяина леса! Всё отдам! Пощади только!