– Юргенс, я здесь!
– …ду-у! – ответили ей уже довольно разборчиво.
Но вот голос, кажется, был не Юргенсов…
Катти вмиг забыла про облегчение. И, до боли напрягая глаза, не без страха уставилась в ту сторону, откуда кричали.
Ждать пришлось недолго. Очень скоро послышался треск, словно кто-то ломился сквозь подлесок медведем, и еще через некоторое время на пригорок поднялся… действительно не Юргенс. А какой-то пожилой мужчина, на вид рыбак – в броднях, в брезентовом плаще с капюшоном, с охапкой снастей под мышкой и масляным фонарем в руке.
Выглядел он как будто самым обычным человеком. Ничего пугающего… если не считать того, что в число снастей его входило нечто, похожее на огромные вилы.
Увидев Катти, он остановился и крикнул себе за спину:
– Нашел, госпожа Никкола! Тут она!
Потом повернулся к ней и участливо затараторил:
– Как вы, голубушка? Напугались, притомились, поди? Ну ничего, ничего, поможем, приютим, накормим, согреем…
– Кто вы? – опасливо спросила Катти, не будучи уверена, радоваться ей или бежать от него без оглядки.
Наконец-то появился кто-то живой, да еще и с обещанием приюта и помощи. Но не потерянный друг, а местный житель – от которого, как и от всего этого мира, не знаешь чего и ждать…
– Я-то? – Вопрос его как будто удивил, но с ответом он не замешкался. Словоохотливый оказался. – Тинкус меня звать, старший садовник я у госпожи Никколы. Да еще на рыбалку ее сопровождаю, как пожелает, хотя, будь моя воля, век бы на реку эту окаянную не ходил!.. Вот и нынче вышли, к вечернему клеву, значит… да только удочки закинули, как вдруг и слышим – кричат. Вроде заплутал кто-то. Ее сиятельство и говорит мне – поди, мол, погляди, что да как. И сама не утерпела, следом пошла. Добрая у нас хозяйка, сердечная…
Тут снова затрещали кусты, и на пригорке появилась, судя по всему, сама госпожа Никкола, слегка запыхавшаяся.
– Бедное дитя! – с ходу заговорила она. – И как вас занесло в эти лихие края? Давно ль вы здесь?
– Недавно, – пробормотала Катти, уставившись во все глаза на еще одну местную жительницу.
Одета та была в точности, как ее садовник-рыбак, и на первый взгляд казалась скорее господином Никколой, чем госпожой. Но когда она подошла ближе, порывисто протягивая Катти обе руки, и оказалась в кругу света Тинкусова фонаря, стало ясно, что ее сиятельство при нужде легко сыграла бы обе роли.
Ее худощавая фигура, прямые белые волосы, длиной до подбородка, и молодое, красивое, холодноватое, похожее на тонко вырезанную маску лицо равно могли принадлежать и женщине и мужчине. Походка и движения – тоже. Даже голос… в нем сливались неотличимо низкий женский и высокий мужской. И не будь Катти предупреждена о «хозяйке», идущей следом, ей наверняка пришлось бы поломать голову, гадая, кто это.
Упомянутые садовником доброта и сердечность шли госпоже Никколе не больше, чем старому Дракону, Папаше Муницу. Что-то неуловимо жестокое таилось в резных чертах ее лица, в линии рта, в глазах, похожих на кружочки голубоватого льда.
И ласковость в ее голосе едва не резала слух. Куда естественней звучал бы холодный приказной тон…
– Но что же я, – госпожа Никкола пылко схватила ее за руки, сжала их, после чего выпустила и обняла девушку за плечи, – пристаю с расспросами, когда вам сейчас, конечно же, всего нужней отдых! Пойдемте, дом недалеко. Впрочем, если вы без сил, Тинкус может донести вас на руках. Хотите?
– Нет, нет, – Катти попыталась высвободиться из ее объятий. – Сама дойду.
Почему-то ей вдруг стало не по себе. И от «сердечности» госпожи Никколы и от ее пылких прикосновений. Но ничего другого, увы, не оставалось, кроме как принять приглашение. Не в лесу же ночевать…
Та притиснула ее к себе крепче.
– Позвольте поддержать вас, бедняжка!
И так они и двинулись в путь, почти в обнимку, – вниз с пригорка, через лесок, с Тинкусом впереди, светившим им своим фонарем. И всего через пять минут подошли к высоким каменным воротам, за которыми наконец-то началась ровная дорога, присыпанная песком. Снаружи, перед воротами, ее, как ни странно, не было и в помине – словно из них никто и никогда не выходил и не выезжал…
Дорога эта, петляя между цветочными клумбами и шпалерами, еще через несколько минут привела к дому – большому, красивому особняку, все окна которого празднично светились. И вскоре Катти, укутанная в плед, уже сидела за накрытым столом возле жаркого камина, и госпожа Никкола усердно потчевала ее вином и какими-то аристократическими деликатесами.