Дуду Альенса вздохнул.
Он сам не понимал, зачем торчит еще в этом доме, хотя давно уже ясно, что нового ничего не произойдет, и находиться ему тут нисколько не приятней, чем Раскелю.
Почти по той же причине.
Влюбленная парочка, которой нет до него никакого дела…
Правда, Пиви вроде бы помнила еще о нем и чудесного кота истискала всего не просто так, а с тайной мыслью – прося о снятии чар. Но то ли оживший универсус и впрямь утратил способность исполнять желания, то ли делалось это, если верить Дионе, не слишком скоро, а только освобождения так и не случилось.
И вряд ли – подсказывало Дуду некое горькое предчувствие – его вообще следовало ждать…
Состояние было предурацкое. Внутри у него как будто плавилось что-то (хотя чему там было плавиться?!), болезненно и сладко одновременно, когда он видел, как Пиви вспыхивает то и дело румянцем – при каждом взгляде на Юргенса.
Вот и сейчас она залилась краской по уши. И тихо пискнула:
– Нет… не сегодня…
– Ах вот оно что! – весело удивился капитан Хиббит. – Как скажете, дорогая барышня, как скажете! Ну… в таком случае пора и нам, красавицы. Мне и вправду нужно еще успеть заглянуть к начальству. А до этого – принять ва-анну, – протянул он смешным голосом, словно передразнивая кого-то, – выпить чашечку ко-офе… Ну и костюмчик сменить, конечно, – он с отвращением потрогал свой прожженный рукав, – а то я просто погорелец-побирушка какой-то – «поможите, люди добрие»!.. Боже, и это в таком виде я наносил самый важный, может быть, в моей жизни визит!..
Идали Хиббит захохотал. Выбрался из-за стола, крепко обнял младшего брата и сказал ему что-то на ухо, чего Дуду не расслышал, потому что внимание его отвлекла Клементина.
Дева-асильфи подошла к Пиви.
– Послушай, – заговорила она сердечно, – не печалься раньше времени. Я помню наш разговор и помню, что обещала. Мы обязательно снимем эти чары! Мне только дома нужно побывать, сил набраться. Со старшими посоветоваться. А потом… – она поймала за руку Катти, вставшую со стула и собравшуюся пройти мимо, – я и тебе помогу! Все сделаю, чтобы найти твоего мужа! За то, что ты спасла нас с Идали…
Девушки тоже обнялись, все трое, и, кажется, вздумали поплакать.
Сил смотреть на это у Дуду уже точно не было.
И он решился наконец.
Изобразил деликатное покашливание и сказал Пиви: «Выйди на минутку. Поговорить надо».
Она отстранилась от подруг. Сообщила им:
– Дуду зачем-то зовет, – и отправилась в кухню.
Он поплыл за ней, торопливо уплотняясь на ходу, и явился там уже видимым.
– Я все понял, – начал с места в карьер, желая поскорее с этим покончить. – И мешать вам не буду!
– Ты о чем?
Пиви сделала вид, что удивилась, но щеки выдали ее, снова полыхнув румянцем.
– О ком! – сердито поправил он. – О тебе и этом типе… Юргенсе! В общем, так. Я ухожу и больше не появлюсь. Никогда. Подслушивать и подсматривать не буду. Живи как хочешь! Думаю, если у Клементины вдруг получится чары снять, то я об этом в любом случае узнаю – где бы ни был. Поэтому совсем не обязательно торчать с тобой рядом. Места в мире достаточно, и… Все, пошел я! Пока!
– Дуду!
Она попыталась взять его за руку, но не получилось, не настолько он уплотнился. И в глазах ее все-таки заблестели слезы.
– Спасибо, – шмыгнула она носом. – Ты… я… ох, не знаю даже, что и сказать. Прости меня за все гадости, которые я тебе говорила. Не думала, что ты такой…
Дуду уставился в потолок.
– Пошел я, – повторил.
– Подожди, я должна сказать… что поняла многое, и что… очень тебя люблю, правда…
Он фыркнул:
– Хватит, договоришься сейчас! Останусь и не дам тебе никакой жизни! Все!
Дуду решительно распустил энергетический цветок, стал невидимым. И вылетел не оглядываясь в окно.
Через минуту его нагнал Димыч, с еще одним неприкаянным – из тех, кто принимал участие в этом деле.
– Ну что, – спросил, – хана универсусу?…
Дуду кивнул на лету.
– Так мы и поняли, – вздохнул Димыч. – Чтоб кошки чары снимали – да где ж такое видано?… Вот и разбежались все, не стали даже ждать, когда выйдешь.
Он помолчал сочувственно. Потом спросил:
– И что теперь?
– Да ничего, – сказал Дуду. – Боюсь, мне и волшебная дева не поможет.
Внутри у него по-прежнему что-то плавилось, и даже еще больнее, чем раньше. Перед глазами все расплывалось, словно в них, как и у Пиви, стояли слезы, и заснеженные улицы внизу застил разноцветный светящийся туман.
Расцвечивали его огни уже включившейся праздничной иллюминации. И в домах вокруг загоралось все больше окон – коротенький декабрьский день умирал.