— Здравствуйте, меня зовут Роуз, — её громкий голос разнесся по залу. Девочка говорила медленно, четко отделяя каждое слово, словно боясь вдруг сбиться. — Для начала, Роуз хотела бы… то есть, я хотела бы сказать спасибо монахиням, что позволили мне выступить здесь. Ведь это очень важно для меня и моего друга. А еще это важно для всех тех, кто такой же, как и мой друг. — Улыбка вдруг слетела с губ Роуз, взгляд стал стеклянным, как у куклы, а голос стал вдруг непривычно низким. — Да начнется конец… .
Стекла в окнах задрожали от мощного раската грома, и свет в зале внезапно погас. И лишь сейчас с небес сорвался мощный ливень, доносившийся до ушей, не смотря на толстые стены монастыря. Теперь единственным источником света оставались несколько зажженных свечей и частые яркие вспышки молний. Все присутствующие нервно заерзали на стуле, а я не могла отнять взгляда от Роуз, которую было не узнать. Исчезла та детская невинность во взгляде, неуверенность и смущение. Теперь она стояла с высоко поднятой головой, широко раскрыв пустые невидящие глаза. Ливень все усиливался, и когда через несколько мгновений грянул гром, преследуемый особо яркой вспышкой молнии, Роуз вздохнула и тонким, но удивительно глубоким голосом запела. И создавалось впечатление, что дождь словно подстраивается под её пение, создавая странную, пробирающую до косточек, протяжную мелодию.
Роуз замолкла. Её шея блестела от пота, а грудь судорожно содрогалась от частых вздохов. Взгляд вновь прояснился, и маленькие дрожащие ручки тут же вцепились в юбку платья. Тонкие брови сошлись на переносице от удивления и непонимания. Неуверенным шагом она отступила назад, рассеяно поклонилась и быстро ушла со сцены, скрывшись за дверью, возле которой стояли ошарашенные монахини. Да и не только они — весь зал еще несколько секунд был погружен в гробовое молчание.
А я, казалось, на некоторое время будто забыла, как думать. Голова совершенно пуста, никаких эмоций, никакой боли или других псевдофизических ощущений — совершенно ничего. Такое чувство, словно я уснула и видела короткий сон, но сама в нем не участвовала. Даже глаза отказывались двигаться. Полное оцепенение.
И лишь когда на сцену вышла мать-настоятельница и попыталась как-то разрядить обстановку веселыми речами, ко мне постепенно возвращался контроль над телом и разумом.
Люди вдруг стали подниматься со своих мест, но я это заметила только тогда, когда кто-то случайно толкнул меня сзади. Я вздрогнула и, приложив колоссальные усилия, повернула голову в сторону Криса. Он выглядел не лучше. Я попыталась что-то сказать ему, но не смогла издать даже звука. Не успело это как следует меня напугать, как тут на помощь пришли учения Локки о человеческой анатомии. Оказывается, я еще не до конца очнулась, так как тело забыло о рефлексе дыхания при разговоре, и пришлось первые мгновения не забывать вздыхать перед тем, как что-то сказать.
— Как ты? — хрипло спросила я, совладав со своим голосом.
Крис ничего не ответил, только неуверенно кивнул, опустив голову. Рейн выглядел немного лучше, но ему тоже неслабо досталось.
В общем, когда зал почти полностью опустел, мы втроем так и сидели на месте, стараясь прийти в себя. Это удалось спустя почти пять минут. И все это время песня раз за разом прокручивалась в голове, не давая покоя нам и еще двум людям, сидящим в первом ряду в таком же оцепенении.
Не мы, не мир, не наша сила, но все же нет сомнений — что-то изменилось… Вернее, что-то началось…
— Клянусь, я совершенно не представляю, что случилось на сцене с Роуз, — покачав головой, нахмуренно произнесла мать-настоятельница.