— Знаешь, — заговорил он через пять минут, — почему девушка из черной книги не восстановилась, после того как сгорела?
— А она могла восстановиться? — спросила я, решив поддержать внезапный разговор.
— Нет. Но разве не странно? Если мы потеряем конечность, у нас есть два выхода. Первый — это присоединить ее к туловищу, тогда они срастутся. Но чем старее тело, тем быстрее разложится конечность. Например, если умершему больше ста лет, его конечность, рука например, сгниет за минуту. Но если в течение нескольких секунд присоединить руку к телу так, как она должна быть, рука срастется. А второй — это если рука разложилась или была потеряна. В этом случае она сама восстановится — вырастет заново. Но на это потребуется больше времени, чем уходит на зарастание ран. Например, если отрубить запястье, то оно восстановиться в течение получаса; рука до локтя — за час, до предплечья — полтора часа. То же самое и с ногами.
— А если отрубить голову?
— Тут уже другое дело. Да, если быстро присоединить голову до тела — они срастутся. Но вот если этого не сделать, то распадется не голова, а тело.
— Почему? — Удивилась я.
— Потому что голова — это самая важная часть тела. Ведь в голове находится мозг. Вот представь себе здание. Голова — это фундамент, тело — здание. Если есть фундамент, можно и строить дом. Но если уже построили дом без фундамента, он войдет в землю при первом же ливне. Так и наше тело. Все начинается от головы. А конечности с головой связывает туловище. Даже если разрубить наше тело на несколько частей, мы все равно восстановимся от головы. Правда на полное восстановление тела уходит несколько дней.
— А если разрубить голову? Или вытащить мозги и перемолоть их в фарш? — завелась я с нездоровым интересом.
— Если быстро собрать все куски она склеится. А если разбросать мозги, то они восстановятся от самого большого кусочка. А после мозга череп, голова и так далее. Но не в этом дело. Смотри.
Он вытянул руку над костром и опустил ее в огонь. Через несколько секунд он показал мне руку, и я увидела, что она вся в ожогах.
— Ожог заживает немного медленнее обычных ран, — сказал он, не обращая внимания на руку. — Но если все тело вместе с головой сгорит, мы не восстановимся.
— Мы умрем?
— Нет. Мы бессмертны, — Крис посерьезнел. — Помнишь последнюю строчку книги?
Я кивнула.
— Вот. Мы просто обратимся в пыль. Без возможности двигаться, говорить, видеть. Пыль станет землей; из земли вырастет растение; растение съест животное; животного съест человек; человек умрет, разложится и превратится в пыль; пыль станет землей… Вечный круговорот без возможности умереть.
— Это ужасно, — прошептала я.
— Но знаешь, даже если ты вдруг потеряешь тело и восстановишься от головы, твой посмертный шрам все равно останется.
— Посмертный шрам?
— Да. Это знак, напоминание о том, что ты уже мертв. У меня он на груди. — Крис дотронулся рукой до груди.
— А, этот… — я вспомнила о маленьком порезе возле пупка. — Он у меня немного меньше.
— Ну, он может увеличиваться.
— Как? — я испугалась.
— В зависимости от того, сколько раз ты будешь терять тело. Когда твоя голова будет разделена со шрамом, при восстановлении он увеличится на пару миллиметров. И так каждый раз.
Я вздрогнула.
— А ты уже когда-то, ну… был разделен?
— Нет, — Крис засмеялся. — Но знаешь, спроси как-то Мелори о ее смерти. Уверен, она с удовольствием об этом расскажет.
— С удовольствием? — переспросила я, вспомнив, что моя смерть меня не очень радует.
— Ага, она очень этим гордится. Уверен тебе будет интересно, особенно узнав, сколько ей по-настоящему лет.
Меня это заинтересовало, и я поставила себе на заметку расспросить Мелори обо всем, как только мы приедем.
— Ладно, — он встал. — Посмотрим, что там со свитером.
Из-за того, что мы замочили свитер сразу после того, как запачкали, пятно немного отошло. Я потерла пятно руками, пока оно окончательно не исчезло, и вывесила свитер на ветке дерева, сушится.
Через два часа пришли остальные. Ирен, завидев меня, сразу же взбесилась, но, увидев наш с Крисом труд, успокоилась.
Вечер прошел спокойно. Все делились впечатлениями о горячих источниках. Я немного позавидовала им, и решила, что в конце поездки обязательно выберу часок и схожу попариться и отдохнуть.
На следующее утро меня грызло плохое предчувствие.
Погода ухудшилась. На сером небе появились дождевые облака. Из-за этого у всех было паршивое настроение. Мы сидели на медвежьих шкурах вокруг разожженного камина и молча ели консервы. Сейчас от назойливых разговоров всех спасало правило: «когда я ем — я глух и нем».