— Ты сейчас возьмёшь часы и отнесёшь их Жанне.
— Я не брала их! — с обидой выкрикнула я.
— Да? А в твоих глазах написано, что взяла. Не могут же глаза ребёнка врать. Учёные это доказали точно.
Я была в ужасе. Значит действительно в моих глазах написана правда и скрывать бесполезно, раз учёные доказали. Что же делать? Если я признаюсь, Жанна никогда больше не пошлёт мне воздушный поцелуй и не прочтёт обещанную сказку Пушкина.
— Это не я! Не я…
— А кто же? Больше не кому, — мама опять пристально посмотрела на меня.
— Она… девочка приходила ко мне играть… наверно она взяла… — зашептала я себе под нос, боясь поднять на маму глаза, в которых уже наверняка написано, что я опять вру.
— А как её зовут?
— Её зовут … Люда… вот.
— Люда, ясно. А где эта Люда живёт, ты знаешь?
— Кажется на той стороне улицы… Через дорогу…
— Ты была у неё дома? — допытывалась мама, и мне пришлось придумывать новую ложь.
Но мама уже не заглядывала мне в глаза. Она надевала пальто.
— Одевайся быстрей, у меня мало времени, вечером спектакль. Заберём часы, и ты отнесёшь их Жанне.
— Я не была у неё дома. Я только видела, что она пошла в ту сторону… — я показала пальцем направо, когда мы вышли за калитку.
— Будем искать… Часы нужно найти. Жанне их подарил папа за отличный аттестат. Он погиб на войне. Ты понимаешь, что это не просто часики. Это память о любимом папе — герое.
До самого вечера мы ходили с мамой по всем дворам нашей улицы. Стучались в двери и окна. Выспрашивали у людей про девочку Люду. Я очень хорошо описала маме её внешность. Она была точной копией Нилки — по росту как я, серые глаза, две косички с розовыми лентами, на лбу и висках симпатичные кудряшки, красные лакированные туфельки и голубое пальтишко с беленьким пушистым воротником. Но такая девочка на нашей улице не проживала.
— Завтра пойдём к следователю, он быстро отыщет эту Люду, — сказала мама и ушла в театр.
Я слыхала, что следователь это самый страшный милиционер, которого все люди боятся. Даже Бабуня боялась, что к нам придёт следователь и выгонит нас из квартиры на улицу. Значит, всё пропало. Следователь сразу узнает, что никакой девочки с кудряшками не существует. Даже искать не станет. Посмотрит мне в глаза и потребует, чтоб я отдала часики. Я забилась в угол дивана и с головой укрылась одеялом. Захотелось очутиться в Бабуниных объятьях, уткнуться носом в её тёплую, мягкую грудь и никого не видеть.
Стемнело. Вдруг я резко откинула одеяло, спрыгнула с дивана и, не одеваясь, побежала во двор. Дождь больно хлестал по спине, будто наказывая меня. Ветер задирал платье, сбивал с ног, подталкивая к тайному месту «секрета», который я успела неизвестно когда возненавидеть. В темноте я нащупала стекло, отшвырнула его подальше, схватила мокрыми руками часики, прижала их к груди и побежала к себе в комнату. Прикрыв дверь, долго стояла в темноте, не решаясь на последний шаг, на тот поступок, который окончательно созрел в моей голове, пока я разрушала свой «секрет».
— Жанна! — громко крикнула я в щель приоткрытой двери.
Каждый вечер, как только стемнеет, я звала Жанну зажечь керосиновую лампу. Мама не разрешала пользоваться спичками и попросила Жанну, чтоб зажигала лампу она.
— Ну что ты тут в темноте стоишь? Лампу зажечь? Давай спички, — Жанна осторожно стала шарить по столу, чтоб найти спички и лампу.
— Подожди… — я нащупала в темноте Жаннину руку и сунула в неё часики.
— Что это? — не сразу поняла Жанна. — А почему ты такая мокрая, с тебя прямо течёт, — Жанна, не обратив внимания на часики, ощупывала мою мокрую голову, плечи, спину. Потом зажгла лампу. Когда она закрыла стеклом фитиль, и в комнате стало светло, я увидела часики, лежащие на краю стола.
— Возьми с-свои час-сики… — я дрожала так, что не складывались слова.
— Да подожди ты с часиками! — крикнула Жанна и стала стаскивать с меня намокшее байковое платье, — Где полотенце? Ты просто ледяная!
Сняв с гвоздя большое махровое полотенце, Жанна закутала меня с головой и стала сильно тереть мою спину.
Потом в комнате Лидии Аксентьевны я пила горячий чай, заваренный сухой малиной. Опустив голову в чашку, чтоб не смотреть Жанне в глаза, я рассказывала, как взяла часики в кухне на полочке, про клад и ещё про то, как мы с мамой искали девочку Люду. То ли от стыда, то ли от лечебного чая мои щёки пылали. В чашку капали слёзы. А Лидия Аксентьевна и Жанна хвалили меня за то, что я нашла в себе смелость и призналась. Правда, я ничего не сказала про следователя, страх перед которым заставил меня вернуть часики Жанне.