В туалетной кабинке Конс пробыл полчаса. Выйдя оттуда, он сполоснул лицо, но глаза его оставались красными. С отсутствующим видом он вернулся к себе в кабинет. Телефоны и факсы напрасно звонили, он не обращал на них никакого внимания. С клиентами Конс был довольно сух. Он злился на них: они зашли слишком далеко. Хотя они были с ним любезны, но нельзя же все прощать… В какой-то момент Консу понадобилось позвонить, он взял трубку и тут заметил прямо перед собой взмахи чьей-то маленькой руки. Лишь на третий раз он догадался, что это послание адресовано ему. Он поднял голову и увидел, что Беби Джен пристально смотрит на него.
Около шести часов вечера она спросила его, может ли он подвезти ее до автобусной остановки. Они вместе оделись, попрощались с коллегами, затем молча пошли к машине Конса. Беби Джен не была болтливой. Тишина и разные звуки обычно говорили за нее. Конс и Беби Джен сели в машину и выехали с территории компании. Конс не переставая думал о Беби Джен. Она попросила его подвезти ее, но дождя не было, значит, за этой невинной просьбой что-то скрывалось. А ведь сегодня, возможно, более чем когда-либо ему хотелось бы сжать Беби Джен в своих объятиях. Но вот показалась остановка, и Конс остановил машину. Беби Джен отстегнула ремень безопасности. Руки ее дрожали.
— Ты вся дрожишь? — удивился Конс.
— Да, — ответила Беби Джен. — Потому что у меня бешено бьется сердце…
— А почему оно так бьется?
— Потому что мне столько всего хотелось бы тебе сказать, — прошептала она.
Конс взял Беби Джен за руку и принялся нежно ее поглаживать. Очень странно, но отсутствие глаз у Беби Джен совсем не мешало, а скорее даже располагало к доверию. Этот неудержимый зов тела, плоти — извечно приводящий к поцелую в губы — в данном случае обошелся без этого самого поцелуя. Губы Конса сразу же спустились ниже. Было забавно, что такой романтик, как Конс, без промедления зарылся лицом в грудях молодой женщины и принялся покрывать их поцелуями. Дыхание Конса и Беби Джен участилось. Но они были вынуждены прерваться, чтобы найти за углом здания напротив более спокойное место, ведь несмотря на то, что уже стемнело, любопытных на автобусной остановке хватало. У Конса руки дрожали не меньше, чем у Беби Джен.
Приближался момент, которого он одновременно ждал и страшился: ему предстояло преодолеть определенный психологический барьер и изменить Тане. Но поскольку у Беби Джен не было головы, Консу не было стыдно трогать тело молодой женщины. Грудь, ягодицы… Когда он приближал свое лицо к этим частям тела Беби Джен, ему казалось, что перед ним ее лицо; он был счастлив увидеть их, прикоснуться к ним, почувствовать их под своими пальцами, даже несмотря на то, что из-за темноты о многом мог только догадываться. Возбуждение Конса было велико, но ни с чем нельзя было сравнить его ощущения в тот момент — Беби Джен была прижата животом к сиденью, — когда он вошел в нее. Образ этого тела без головы, тела, созданного для любви, вызвал у него такую сильную эякуляцию, что, вероятно, на воспоминании об этом наслаждении он и строил некоторые свои будущие поступки. Образ Беби Джен восторжествовал над всеми планами, что были у Конса с Таней, над всеми их совместными воспоминаниями, вместе проведенными каникулами и сотнями фотографий, аккуратно разложенных по альбомам. Наслаждение, испытанное Консом, заставило его забыть и о боли, которую он собирался причинить Тане, всегда готовой идти на многочисленные жертвы, и о недовольных лицах родителей: все заслонило собой это неясное воспоминание.
Сексуальная агрессия, которую Конс обнаружил в себе, была напрямую связана с накопившейся в нем за несколько месяцев безудержной страстью: романы между сослуживцами часто черпают свою силу в странном соединении злости и желания, власти и подчинения, постоянно сменяющих друг друга за рабочий день. Конс и Беби Джен не были исключением из общего правила, так же, как не были они и единственными, кто занимался «этим» в машине на пустой стоянке вечером после работы.
Примерно через месяц после продажи склада со Стюпом и Баламом произошел несчастный случай. Жуффю как мог старался поднять моральный дух кладовщиков, но и он был не в силах противостоять тому, что многие называли роком.
В то утро Стюп и Балам вместе ехали на погрузчике. Они мчали на полной скорости, и их сильно трясло. В конце узкого прохода они резко затормозили, с ходу попытавшись снять с трехметровой высоты поддон с товарами. Наверное, кладовщики были слишком уверены в себе, по крайней мере с маневром они не справились, поддон заскользил и рухнул на них. У Стюпа и Балама не было ни единого шанса увернуться.