Консу фактически пришлось заново учиться ходить. Первое время ему требовалось пять минут, чтобы пройти десять метров — и то только благодаря предельной концентрации. Конса часто спрашивали, чувствует ли он свое тело, поскольку ведь он им управляет; и он отвечал утвердительно.
— Такое ощущение, словно у меня на шее висят большие тяжелые гири и мне нужно силою мысли согласовывать их движения…
Однажды Конс натолкнулся на одного из родительских соседей, от которого Этель скрыла правду о сыне. Человек протянул руку Консу, но прошло несколько секунд, прежде чем у того получилось запустить процесс рукопожатия, и в течение этих нескольких секунд сосед Этель задавал себе вполне законные вопросы о состоянии Конса. Внезапно локоть Конса распрямился и его раскрытая ладонь (стоит сказать, что пальцы Конса не были особенно подвижными, а сгибал он только большой) встретилась с уже давно протянутой рукой. Последовавшее за этим рукопожатие было, наверное, самым загадочным в жизни соседа Этель, который знал Конса еще совсем маленьким мальчиком.
— Как дела? Все в порядке? — спросил он, подозревая, что его вопрос может показаться смешным.
— Да, все в порядке, — ответил молодой человек, чья неподвижность говорила скорее об обратном, о том, что с ним далеко не все хорошо.
Мужчина еще долго смотрел вслед Консу, пытаясь понять, зачем тот нацепил себе на спину какую — то солнечную батарею.
Несмотря на эти неприятные встречи, весьма, впрочем, незначительные и, в конечном счете, гораздо менее тяжелые для Конса, чем в то время, когда он был всего лишь головой, несмотря на несколько падений, не имевших серьезных последствий, прогресс был налицо. Разуму удалось подчинить себе машину, а постоянные тренировки делали движения молодого человека все более и более мягкими и слаженными. У Конса стало получаться управлять своим телом с удивительной ловкостью. А некоторые движения, как, например, рукопожатие, он научился осуществлять с поразительной естественностью. Конечно, избегать перебоев в работе механизма оказалось сложнее, но Конс научился легонько встряхивать ногой — так, чтобы отдавалось в туловище, — и благодаря этому приему ему частенько удавалось избежать «зависаний».
Иногда за столом никто и не замечал разницы между Консом и остальными людьми, если не считать того, что молодой человек почти ничего не ел и не пил, ограничиваясь ложечкой одного блюда, ложечкой другого и буквально несколькими каплями воды.
Уже через два месяца Конс проходил свои контрольные десять метров быстрее чем за минуту. Ему даже почти не требовалась помощь, чтобы спускаться по лестнице.
Он жил теперь с Беби Джен. И каждый вечер именно она открывала маленький ящичек, расположенный на месте солнечного сплетения, и очищала его от продуктов жизнедеятельности головы-Конса. Именно Беби Джен мыла молодого человека, то есть брала ватку и, смочив ее в спиртовом растворе, протирала запылившийся за день латекс протеза.
Быть может, тому было причиной новое телосложение, как-никак от Конса осталась одна голова, но у него появилось отчетливое ощущение того, что он стал больше мечтать и видеть больше снов. По ночам он видел теперь самые разнообразные, правдоподобные, невероятно красочные сны, а днем, по крайней мере в первое время, он словно грезил наяву, много времени проводя без движения. Порой ему чудилось, будто он в палящий зной бредет по пустыне, имея при себе только фляжку с водой. Или проще: он отправляется путешествовать налегке, без всякого багажа. Как же все-таки удобно не зависеть от желудка, спать где угодно — хоть на скамейке, не боясь ни холода, ни нападений. Но чаще всего Консу рисовался такой сюжет: как настоящий герой, он идет прямо на вооруженного человека, тот угрожает ему, но он, не ведая страха, легко справляется со своим противником.
Иногда Конс целые дни проводил не двигаясь с места. Его нынешнее положение являлось неисчерпаемым источником размышлений. Он попробовал даже — возможно, потому, что книги неразрывно связаны с идеей о главенстве разума, — взяться за чтение. Нынешние физические данные Конса как нельзя лучше подходили — он мог часами оставаться в одной и той же позе, по телу не начинали бегать мурашки, он не чувствовал себя разбитым, не ощущал ни капли усталости, из-за которой стоило бы прерывать свое занятие. Но обычно книга, которую Конс держал в своих слишком гладких пальцах, была всего лишь предлогом для его собственных фантазий: он ни разу не прочел подряд и трех страниц, всегда забываясь и начиная придумывать свои истории, в которых всегда сам играл главного героя.