Это значит, что, возможно, мне придется покинуть Стэнфорд.
Я сжимаю челюсти. Мне надоело все время бояться. Черное Крыло, видения, неудачи. Тошнит от этого.
Это напоминает мне детство, когда мне было шесть или семь, у меня был период боязни темноты. Я лежала с одеялом, натянутым до подбородка, уверенная, что в каждой тени прячется монстр: инопланетяне пришли, чтобы похитить меня, вампир или приведение, готовое положит мне в руки свою отрезанную голову. Я сказала маме, что хочу спать со светом. Она позабавилась над этим и позволила мне спать в ее постели, свернувшись рядом с ее теплым телом, пахнущим ванилью, пока страх не проходил, но через какое-то время она сказала:
— Клара, пора перестать бояться.
— Не могу.
— Нет, можешь. — И вручила мне распылитель. — Это святая вода, — объяснила она. — Если что-то страшное войдет в комнату, скажи ему, чтобы уходило, а если не послушает, брызни вот этим.
Я серьезно сомневалась, что святая вода окажет какой-нибудь эффект на инопланетян. — Просто попробуй, — подбодрила она. — Увидишь, что выйдет.
Следующую ночь я провела, бормоча: — Пошли прочь, — и брызгая на тени, и она оказалась права. Чудовища исчезли. Я прогнала их, просто отказавшись их бояться. Я совладала со своими страхами. Я победила их.
Именно так я чувствую себя сейчас: если я откажусь бояться птицы, она просто исчезнет. Как бы хотелось позвонить маме, вместо Билли. Интересно, что бы она сказала, если бы я чудесным образом смогла пойти к ней, подняться к ней в комнату в Джексоне, и рассказать ей все, как я делала раньше? Думаю, что знаю. Она бы по обыкновению поцеловала меня в лоб и убрала волосы с моего лица. Она молча гладила бы меня по плечам. Сделала бы мне чаю, мы бы сели за кухонный стол, и я рассказала бы ей про ворона, про мое видение в темноте, как я себя там чувствовала, про свои страхи.
И вот что я хочу этим сказать: Пора перестать бояться, Клара. Опасности будут всегда. Живи своей жизнью.
Я выключаю телефон и кладу его на стол.
«Я не позволю тебе делать это со мной, — мысленно обращаюсь я к птице, хоть она меня и не слышит. — Я тебя не боюсь. И ты не заставишь меня уехать».
ГЛАВА 5. Я ОЧЕНЬ ХОЧУ ЧИЗБУРГЕР
Дни начинают проноситься мимолетно. Октябрь сменяется ноябрем. Я погрязла в учебе, словно у меня был этот знаменитый «Стэнфордский синдром», суть которого заключается в том, что ты спокойно плаваешь на поверхности, но стоит погрузиться под воду, как ты начинаешь яростно брыкаться. Я хожу в универ шесть дней в неделю по пять, а то и по шесть пар в день. Каждая пара длиться примерно по два часа.
Это примерно семьдесят часов в неделю, если ты, конечно, владеешь математикой. Если убрать то время, когда я сплю, ем, принимаю душ и вижу спорадические видения о себе и Кристиане, спрятавшихся в темной комнате, то у меня остается около двадцати часов, чтобы иногда ходить на вечеринки с другими девчонками из «Робл», а также послеобеденная суббота, когда можно пойти в кафе с Кристианом, пройтись по магазинам с Ван Чэнь или же пойти в кино, на пляж или научиться играть в фризби-гольф. Джеффри постоянно мне звонит, что является для меня большим облегчением. У нас есть почти вся неделя, которую проводим вместе, завтракая в кафе, в которое мама водила нас, когда мы были еще детьми.
Поэтому у меня остается не так уж и много времени, чтобы думать о чем-либо, кроме школы. И это меня очень устраивает.
Я продолжаю видеть ворона, кружащего вокруг кампуса, но я делаю все возможное, чтобы его игнорировать. И чем чаще я его вижу и осознаю, что ничего не происходит, то тем больше верю в те слова, что постоянно говорю себе: если я не буду накручивать себя, то все будет хорошо. Неважно, Семъйяза это или нет. Я стараюсь поступать, как все.
Но потом в один прекрасный день Ван Чэнь и я, выйдя из кабинета химии, слышим, как кто-то зовет меня по имени. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть высокого блондина в коричневом костюме и черной шляпе — думаю, примерно 1965 года — стоящего на лужайке. Ангел. Нет смысла отрицать это.
Он также оказался моим отцом.
— Э-э-э, привет, — говорю я, запинаясь. Я не видела и не слышала его уже несколько месяцев с той нашей последней встречи, которая состоялась через неделю после того, как умерла мама. И вот он снова появляется, как бы это странно не звучало, на велосипеде сине-серебристого цвета. Потратив не больше минуты, он подбегает туда, где стоим мы с Ван Чэнь, и прислоняется к стене здания.