— Проснитесь и пойте, дорогие новички, — говорит бодрым голосом Стэйси — наш куратор. На разноцветные клоунские волосы одет неоново-зеленый пластиковый обруч. Она усмехается. — Обувайтесь и выходите.
Снаружи перед нами предстает картина, казавшаяся галлюцинацией от приема ЛСД, которую можно увидеть в фильмах: марширующий ансамбль Стэнфорда выступал в том, что кажется, по большей части было их нижним бельем, в светящихся в темноте ожерельях, браслетах и прочем, покачиваясь в такт инструментов — ревущих труб, барабанного боя и грохота цимбал. Человек, изображающий символ школы, был в костюме большой зеленой сосны и дергался, как сумасшедший. Толпа полуодетых, немного светящихся студентов прыгала, гикала и смеялась.
Было невероятно темно, ведь они выключили весь свет, но я ищу Анжелу, и замечаю ее, рядом с которой стоят две раздраженные блондинки, и я полагаю, что это ее соседки по комнате. Направляюсь к ним.
— Привет! — кричит Анжела. — У тебя на голове черте что творится.
— Это безумие! — кричу я, усмехаясь и перебирая свои волосы пальцами.
— Что? — кричит она.
— Сумасшествие! — пытаюсь я снова. Это невероятно громко.
Одна из соседок Анжелы по комнате, разинув рот, показывает на кого-то позади меня. Я поворачиваюсь, чтобы увидеть на парне мексиканскую маску, которая закрывает все его лицо. Блестящая, золотая маска. И больше ничего.
— Мои глаза, мои глаза! — кричит Анжела, и мы все начинаем истерически хихикать. А потом песня закончилась, и мы снова слышим, как они говорят нам бежать.
— Бегите, новички, бегите! — Кричат они, и мы бежим, как стадо сбитого с толку, в панике бегущего в темноте скота. Когда мы, наконец, останавливаемся, то оказываемся возле следующего общежития, ансамбль начинает снова, и довольно скоро из дверей появляется новая волна сонных и недоумевающих первокурсников.
Я потеряла Анжелу. Я осмотрелась, но было слишком темно и людей было слишком много, чтобы найти ее среди них. Я заметила одну ее соседку по комнате, стоявшую в нескольких шагах от меня. Я помахала ей. Она улыбнулась и направилась ко мне так, будто она успокоилась, увидев знакомое лицо. Мы нерешительно качались под музыку несколько минут, прежде чем она наклонилась и прокричала мне на ухо.
— Я Эми. Ты подруга Анжелы из Вайоминга?
— Да. Клара. А ты откуда?
— Из Феникса! — Она закутывается в свою толстовку. — Мне холодно!
И вот мы снова двигаемся. На этот раз я решаю держаться рядом с Эми. Стараюсь не думать о том, что в некотором смысле это очень напоминает мое видение: бегу в темноте, не зная, куда я бегу и что в конечном итоге я сделаю. Это должно быть весело, осознаю я, но нахожу все это немного жутковатым.
— У тебя есть какие-нибудь мысли о том, где мы находимся? — выпалила я, когда мы остановились.
— Что? — Она меня не слышит.
— Где мы? — кричу я ей.
— О-о. — Она качает головой. — Даже не представляю. Я думаю, что они собираются заставить нас бежать через весь кампус.
— Я помню, как в туре, они сказали нам, что Стэнфорд имеет самый большой кампус, чем любой другой университет в мире, ну, кроме еще одного, который находится в России.
— Это может быть длинная ночь.
По-прежнему никаких признаков Анжелы и другой соседки по комнате, которую, по словам Эми зовут Робин, поэтому мы с Эми держимся вместе, танцуем и смеемся над «Голым Парнем» и изо всех сил кричим друг другу.
В следующие полчаса вот, что я узнаю об Эми: нас обеих воспитали матери-одиночки и младшие братья, нам обеим нравится, что каждое утро в столовой «Робл» на завтрак подается хрустящий, жаренный картофель, и мы обе в ужасе от того, какие крошечные и клаустрофобные душевые кабинки в ванных комнатах. Да и мы обе страдаем от раздражающе-непослушных волос.
Я осознала, что мы могли бы подружиться. У меня могла появиться первая новая подруга в Стэнфорде, вот так просто. Может быть, в этом беге что-то есть.
— Итак, какой у тебя основной предмет? — спрашивает она, пока мы бежим.
— Еще не решила, — отвечаю я.
Она светится.
— Я тоже!
Она мне нравится все больше и больше, но потом случается несчастье. Когда мы приближаемся к следующему общежитию, Эми спотыкается и падает. Она садится на тротуар, размахивая руками и ногами. Я делаю все возможное, чтобы убедиться, что ее не затопчет постоянно растущий поток несущихся первокурсников, а затем падаю на тротуар рядом с ней. Все плохо. Я могу сказать это, только глядя на ее белое лицо и то, как она сжимает лодыжку.