Поскольку мама не водила машину и в таком маленьком местечке, как Фелтон, ей не требовалось удостоверение личности с фотографией, а дальше центральной части Санта-Круза она никуда из Фелтона не отлучалась, то единственным документом ей служила карточка социального страхования на имя “Пенелопа Тайлер” (без второго имени). Чтобы получить эту карточку на имя, которое она приняла уже взрослой, мать должна была представить либо подложное свидетельство о рождении, либо подлинник настоящего свидетельства о рождении и юридический документ о перемене имени. Пип не раз тщательно прочесала материнские вещи, но ничего подобного не обнаружила, не нашла и ключей от банковского сейфа и пришла к выводу, что мать либо уничтожила документы, либо зарыла их в землю, как только получила новую карточку соцстрахования. В каком-нибудь окружном суде, возможно, хранится запись о перемене имени, но округов в Соединенных Штатах великое множество, и лишь малая часть из них выложила свои архивы в интернет, а Пип даже не знала, с какой части страны начинать поиски. Она перебрала все мыслимые комбинации ключевых слов, испробовала все платные поисковые системы, но в итоге выяснила лишь одно: возможности поисковых систем весьма преувеличены.
В раннем детстве Пип удовлетворялась расплывчатыми историями, но к одиннадцати годам стала задавать вопросы так настойчиво, что мама согласилась “рассказать ей все”. Когда-то, сказала она, у нее было другое имя и другая жизнь – в другом штате, не в Калифорнии. Она вышла замуж за человека, который после рождения Пип начал проявлять склонность к насилию. Он физически ее мучил, но был очень хитер, умел причинять боль, не оставляя на теле следов, а еще сильней терзал ее психологически. Вскоре она превратилась в совершенно беспомощную заложницу и, возможно, так с ним и жила бы, пока он ее не убил бы, но плач маленькой Пип начал приводить его в такую ярость, что она испугалась за девочку. Она попыталась сбежать от него с ребенком, но он выследил их, измучил ее психологически и вернул их домой. У него там, где они жили, имелись влиятельные друзья, она не могла доказать факт насилия и знала, что в случае развода он частично сохранит родительские права на Пип. Этого она допустить никак не могла. Она совершила ошибку, выйдя замуж за опасного человека, и готова была за это расплачиваться, но не рисковать жизнью Пип. И вот однажды вечером, когда муж был в командировке, она собрала чемодан, села вместе с Пип на автобус, уехала в другой штат и обратилась в убежище для женщин, подвергшихся насилию. Там подруги по несчастью помогли ей получить карточку на новое имя и сменить свидетельство о рождении Пип. После этого она опять села в автобус и отправилась в горы Санта-Круз, где каждый может быть тем, кем назовется.
– Я сделала это, чтобы защитить тебя, – сказала она Пип. – А теперь, когда я тебе все рассказала, ты сама должна беречься и никому ничего не говорить. Я знаю, что за человек твой отец. Я знаю, как он разъярен из-за того, что я посмела ему воспротивиться и забрала тебя от него. И я знаю: если он выяснит, где ты, он приедет и возьмет тебя обратно.
В одиннадцать лет Пип была наивна и доверчива. У матери на лбу был длинный тонкий шрам, который проступал, когда она краснела, а между передними зубами виднелась щель, и по цвету они не совпадали с другими. Пип так была уверена, что это из-за отцовских побоев, так ее жалела, что не посмела даже спросить, его ли это вина. Такого страха набралась перед отцом, что какое-то время не могла спать одна. Забивалась в постель к матери, и та, сжимая ее в объятиях, уверяла, что Пип в полной безопасности, лишь бы она никому не выдала их тайну, и так велика была детская наивность, до того отчетлив был страх, что Пип хранила секрет вплоть до мятежных лет отрочества. А уж тогда поведала двум подругам, взяв с каждой клятву молчать, потом еще кое-кому рассказала в колледже. Одна из новых подруг, Элла, девушка из округа Марин, которая в школьном возрасте была на домашнем обучении, как-то странно поглядела на Пип.
– Чуднáя история, – сказала она. – Такое чувство, что я где-то слышала все это от слова до слова. В Марине живет писательница, она что-то очень близкое описала в воспоминаниях.
Писательницу звали Кандида Лоуренс (тоже вымышленное имя, по словам Эллы); Пип добыла ее мемуары и увидела, что они были опубликованы за несколько лет до того, как мать “рассказала ей все”. История Лоуренс была не вполне такой же, но до того похожей, что Пип в холодной ярости ринулась в Фелтон, полная подозрений и готовая обвинить мать во лжи. Но вот что странно: у Пип, когда она накинулась на мать, возникло чувство, будто она совершает такое же насилие, как этот неизвестный ей отец, и мать сморщилась, как могла бы сморщиться именно такая заложница и жертва физического и эмоционального насилия, какой она изобразила себя в замужестве; атаковав мать с ее рассказом, Пип, выходит, получила некое подтверждение того, что этот рассказ правдоподобен. Мать безобразно рыдала и умоляла Пип сжалиться над ней, потом, рыдая, ринулась к книжному шкафу и вытащила с полки, где Пип ни за что бы не заметила эту книгу среди литературы по самосовершенствованию, мемуары Лоуренс. Она бросила их Пип, точно принося жертву, и сказала, что книга долгие годы была для нее огромным утешением, что она прочла ее три раза, что читала и другие книги Лоуренс, что почувствовала себя благодаря им не такой одинокой на выбранном пути: есть, оказалось, по крайней мере еще одна женщина, которая перенесла нечто подобное и вышла из испытаний цельной и сильной.