— Но она убедительно растолковывает их.
— Конечно… придумывая аргументы прямо на ходу. Ты же знаешь, человек может быть умным и ненормальным одновременно. Смотри, — она выпростала руки и методично стала считать на пальцах. — Во-первых, ты ей доказываешь свою невиновность, что на тебе нет никаких следов от пуль, так? Она в ответ читает тебе о бронзовых топорах из какой-то старой книги. А, может, этого в книге вовсе и нет, может, она не переводила, а просто придумывала. Но даже если в книге всё так, то что это доказывает? Во-вторых, она ошибается и забывает о собственном вранье — режет тебе руку, а ты ловишь её на этом. Она тут же выдумывает ещё одну сказку о специальном ноже. Разве ты не видишь, что концы с концами не сходятся?
Тим подумал над сказанным Дженни и почувствовал себя чуть увереннее.
— Ну а как же всё-таки книга, камин и огонь?
— Так, как ты ей сказал об этом, Тим. Искры и прежде приводили к пожару, а вещи и раньше выпадали из камина…
— Почему же огонь тут же погас?
— А, может, он и так погас бы сам…
Тим кивнул:
— Я тоже так думаю. — Он уставился на освещённый луной потолок.
— Джен, — произнёс он через некоторое время. — А что, если я и вправду маньяк?
— Разве тебе надо кого-то насиловать? — задала она вопрос очень нежным голосом и погладила его под простынёй.
— Нет, серьёзно. Отбросим всё это колдовство. Но в реальности вдруг я и правда псих какой-нибудь? Может, я теряю сознание и просто не помню, что творю?
— Я в это ничуточки не верю, и ты выбрось это из головы, Тим. То, что случилось с Мэлани и с другими, — это ужасно, чудовищно, но ты к этому непричастен, — твёрдо заключила она.
Он опять помолчал, а затем произнёс:
— Я не перестаю думать об этой книге, переплетённой в человеческую кожу.
— Держу пари, что это самая обычная старая овечья шкура, — она подавила зевок.
— А дырка над «i» в слове «Perditae»?
— Что это за слово? — она повернулась к нему.
— Это часть названия.
Дженни нахмурилась:
— Забавно!
— Что забавно?
— К моему отцу приходил человек, мистер Траск. Я его видела всего минуту. Но пока я шла наверх, клянусь, что он сказал отцу о книге именно с таким названием.
Тим сел в постели:
— Ты уверена?
— Ну, не абсолютно.
— Это, наверное, тот приезжий, что остановился в гостинице.
— Может быть… Эй, куда это ты?
Тим сбросил простыню и встал. Торопливо одеваясь, сказал:
— Я хочу повидаться с ним.
— В такую пору?
— А почему бы и нет. Сейчас не так уж и поздно. И если твой мистер знает что-либо об этой книге, клянусь Богом, он мне расскажет…
Джулиан не спал. Он сидел за письменным столом и изучал записи, которые сделал во время второго разговора со Стефаньски. Ни один человек в мире не знал больше о парачеловеческом поведении, о тончайшей границе между реальностью и фантастикой, наукой и суеверием, чем старый Хенрик Стефаньски. Первую половину жизни он по крупинке собирал эти сведения там, где они возникали — в Европе. Сначала в своей родной Польше, потом в России, Германии, Трансильвании, Франции, Англии. И везде, куда он приезжал, делал удивительные открытия. Находил логические связи, составлял проницательные выводы. И практически из каждого города, большого или малого, он увозил с собой хоть какой-нибудь ценный документ — книгу, письмо. Обычно он покупал эти вещи, но иногда их отдавали даром. Он как-то признался Джулиану, что приходилось и красть. Таким образом у него собралась самая большая библиотека. Были в его коллекции экземпляры, известные другим только по легендам. Были и совершенно бесценные.
Том «Artes Perditae», которым пользовался сейчас Джулиан, принадлежал Стефаньски. Старик никогда не говорил подробно даже Джулиану, как досталась ему эта книга. «Достаточно сказать, что в те времена, когда буханка хлеба ценилась дороже золота, я обменял в одном месте у одного голодного человека весь имевшийся у меня хлеб на ржавый ключ и карту, начерченную моей собственной кровью на обрывке конверта. Точнее у другого голодного человека, потому что одним был я сам», — так примерно объяснял старик.
Джулиан не раз задумывался над тем, где это было «одно место».
Где произошёл тот случай в охваченном голодом оккупированном городе? В коммунистической тюрьме или в нацистском лагере? Стефаньски больше об этом никогда не заговаривал и не уточнял. Приехав наконец в Штаты, он остался здесь и обосновался в Бостоне.
Джулиан ещё и ещё внимательно просматривал свои записи, что-то сверял с Библией, которая, как и положено в приличном отеле, находилась в ящике тумбочки у кровати. Ему не раз хотелось позвонить Стефаньски, чтобы уточнить какую-нибудь деталь или кое-что проверить. Но трёхчасовая разница во времени делала это нереальным. Старик нездоров, в это время ему явно было положено спать. Пожалуй, так же как и Джулиану. Ночь была и здесь, в Калифорнии. Он позволил себе роскошь протяжно и широко зевнуть во весь рот. Когда уже собрался выключить изящную настольную лампу, раздался стук в дверь.