- Иностранка?
- Местная. Я с ней по-татарски, и она по-татарски ответила, только не чисто, как караимы говорят или греки. Заклинает во имя Аллаха милостивого и милосердного, просит помочь её родне. Беженцы они, гонятся за семьей, вот-вот отыщут и всем конец - детям, старикам, женщинам. Увезти их надо, спрятать в убежище, пока не пришли янычары. Снимает с себя браслеты, мне протягивает. Я гляжу - золото, старое красное золото. Не беру конечно, обнимаю её, говорю, успокойся, сестра, заберем ваших, отвезем куда скажешь и никаких денег не надо - соседи соседям всегда помогут.
- И вы поверили, Рамазан? Взрослый же человек...
- Добрый слишком. Посадил её на переднее сиденье, спрашиваю, куда ехать. Она тычет рукой - по Ленина, потом свернуть в лес, к лесничеству. Грунтовка там паршивая, словами не передать, тем более ночью. Я спрашиваю вежливо так - может ваши из лесу выйдут, чтобы посадить их нормально. А она сердится, кулачком своим звонким по креслу стучит - езжай мол. Ну мое дело маленькое, завел мотор, дал по газам. Равиле позвонил - мол, задерживаюсь, дела. Другая бы браниться стала, а моя слова не сказала. Еду себе, автобус козлит по кочкам, чувствую, ветер усиливается, кабину хлещет со всех сторон. Пассажирка моя сидит, в сиденье вцепилась, пальцы белые, перстни богатые, с камнями, с чеканкой. Красивая, загляденье - рыжая как медь, лицо тонкое, глаза огромные, утонуть можно. На возрасте уже, не девчонка, но и не старая. Увидела, что я на неё пялюсь, аж переменилась. Но промолчала, только рукой махнула - спеши.
- Загадочная история, - понимающе кивнул я. (Мария, гордая - и кланяется земно простолюдину. Значит и мне не сказала, как близко прошла смерть).
- Это только начало. Въехали мы в лес. Я те места знаю, не то что на ПАЗике, на «козле» с трудом проскочишь. Ямы, выбоины, промоины, дорога кренится, колея в землю въелась. А тут автобус покатился легко-легко, словно не лесная грунтовка, а асфальт новенький. Я баранку налево кручу, к лесничеству. И вдруг пассажирка за руль раз! И выворачивает направо, к реке. Сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть, повторяю: там только лесные тропы, нет никого и быть не может. Она сердится, кричит «вперед», словно я лошадь. Ладно. Едем вверх к руслу Бельбека - и тут огни справа, много огней, факелов. И стена встает трехметровая, старой кладки. Кручу голову, вспоминаю, там развалины были, землей заросшие, отец мальчишкой ещё могильные плиты видел, я уже не застал. Нынче ж шайтан попутал... замок стоит в три этажа с башнями, как на картинке, знамена под луной вьются. Внутри - крик, плач, овечье блеяние. И песня - словно бы кто-то молится не по-нашему. Разбираю только «Христаус».
- Неужели? - недоверчиво спросил я. (Кипия славный исар, но башня там невелика и стены давно не грозные).
- Аллах свидетель, - почти крикнул шофер. - Ворота увидел, тяжелые, бревенчатые, выщербленные. Остановился. Пассажирка моя наружу и давай стучать в колокол у ворот - выходите, мол. Я обе двери открыл. Смотрю - народ из крепости повалил. И правда - старики, женщины, дети, овцы с ними, собаки. Люди кто по-татарски одет, кто вообще не по-нашему. От автобуса шарахнулись, закричали. Женщина их успокаивать стала, уговаривать, потом крикнула не по-русски, ногой топнула. Взяла деда какого-то в красном плаще, повела за руку, за ними и остальные в салон забились. Как поместились - не знаю, не входит в автобус столько народу, у меня тридцать шесть мест по билетам. Но влезли - кто сидит, кто стоит, кто на полу устроился, детей на руки похватали, овцам на спины примостили. От отары вонь стоит, собаки воют - ад кромешный. И вдруг - барабаны в лесу загремели, дудки задули, пушка бахнула. Я и думать не стал, сдал назад, развернулся и по газам - ннна! Пассажирка давешняя на переднем сиденье скачет как на коне верхом, шарик синий, который ты приглядел, крутит как бешеная, то подбросит, то завертит. Я гоню - и не понимаю, как еду, куда еду. То сквозь чащу, то оврагами, то вдоль склона, то прямиком по воде, колес не замочив. А следом погоня идет, чувствую её шкурой, всей спиной потной. Понимаю - догонят, не пощадят никого, даже тележным колесом мерить не будут.