Глупо было обижаться, винить и упрекать: такие в те странноватые времена были нравы и правила игры, такая звучала музыка, и таким манером под нее танцевали на громадном куске планеты, называемом тогда Советским Союзом.
Первые посылки для сестры, правда, на адрес друзей-отказников, были отправлены Леной еще из Италии, а потом это стало ее регулярным, почти ежемесячным занятием, благо Рабинович с первых же дней в Америке устроился прочно. С началом перестройки пошли открытым текстом письма-звонки-заказы-оказии, но до поры до времени всё текло в устоявшемся русле обычных житейских событий, правда, при излишне, как казалось Рабиновичу, эмоциональной, с некоторым болезненным оттенком Лениной реакции на них: племянник закончил школу, племянник поступил в техникум, племянник собрался жениться (очень милая русская девочка из надежной умеренно пьющей семьи), у племянника родился сын — и сразу же вслед взъерошенная метушня, телефонные переговоры, внеочередные денежные передачи и посылки с вычурным молодежным шмотьем немыслимых фасонов-расцветок (спецодежда психопатов — посмеивался Рабинович), электронной аппаратурой, шикарным свадебным набором, дорогим, насколько только можно было выискать, комплектом для новорожденного…
Иногда — очень редко, за всё время, возможно, раза два, Рабинович — под давлением копившегося годами раздражения говорил жене: “Относись спокойней, не сходи с ума, у тебя, в конце концов, есть своя семья…”. На что та отвечала неприязненно: “Тебе это не понять, ты толстокожий, это мои близкие, мальчик вырос без отца… и без меня. И вообще — не вмешивайся”. Но, в общем-то, это была не слишком обременительная, побочная деталь их жизни, которая цепляла Рабиновича лишь эпизодически. А деньги, затраты… Черт с ними — неизбежный налог на жизнь.
Сестра жены была матерью-одиночкой. После окончания пединститута она два года отработала в сельской школе, куда получила направление, и вернулась под отчий кров с неожиданным для всей семьи привеском — полугодовалым смешливым бутузом. Отцом мальчишки был директор школы, оставивший в соседнем селе на полгода свою семью с двумя детьми; он будто съездил в спецкомандировку для производства нового существа и, выполнив свой благостный долг перед будущим человечества, возвратился к прежнему образу и стилю жизни. Никто из Лениной семьи его так никогда и не увидел (в том числе и собственный сын, отнесшийся к сюжету своего появления на этот свет вполне равнодушно, когда годам к пятнадцати был в него посвящен), знали только его весьма оригинальные имя-отчество-фамилию — Иван Иванович Иванов.
В начале девяностых, когда на мир обрушился “момент истины” и расшатавшаяся империя наконец обвалилась, когда на том месте, где она была прежде, завихрилась-забулькала новая малопонятная со стороны жизнь, от сестры пошла жалостно-напористая информация о тягостях и невозможностях, о завтрашнем конце света и новом неминуемом Холокосте. Короче, она, по всему, готовилась к долгому мучительному умиранию от голода-холода или столь же неизбежному, но моментальному — от ножа-пули.
Лена, сжимая ладонями виски, металась по кухне и причитала: “Ужас!… на западе стреляют, на юге стреляют и вдобавок режут, скоро доберутся и до их города!… по улицам ходят с плакатами “долой сионистскую сволочь”, на площадях орут “бей жидов”!… зарплаты хватает на кило картошки и буханку хлеба!… их нужно немедленно спасать!… тебя, кроме твоих дурацких формул, абсолютно ничего не волнует!… срочно звони в ХИАС, узнавай что к чему… будем вызывать!”.
Какое там вызывать! Процедура оказалась до дебильности примитивной, намного проще, чем это можно было предположить по незнанию: сестра прислала заполненные анкеты в занимающийся иммиграционными делами департамент, а Рабиновичи туда же отправили справку, заверенную в ХИАСе, что сестра есть действительно сестра, и механизм завелся… Оставалось только периодически позванивать в Вашингтон: как там наши дела продвигаются?
Самое необычное, сногсшибательно неожиданное выскочило чуть позже, когда из Вашингтона пришла бумажка, уведомляющая Рабиновичей о том, что все необходимые документы получены и сведения введены в специальную компьютерную программу. При этом перечислялись имена-фамилии и прочие данные о лицах, претендующих на получение статуса беженца для приезда в этом статусе в США на основании родства с Еленой Рабинович, урожденной Гликман.