Скинула туфли, пальто, подтянулась, села на подоконник, перекинула ноги по ту сторону, потихоньку, опираясь на руки, нашарила выступ. Немножко мешал живот, повернулась вполоборота. Ясность была, легкость в голове и во всем теле. Первый шажок, щупающий полушажок — не сорвалась. Второй легче…
Как шла — непостижимо! По мановению, безотчетно.
Шторы не просматривались, в просветик сбоку виделась лишь узкая полоска голубоватых обоев да угол телевизора со светящимся экраном. Слышалась песня: «Вы не верьте, что живу я, как в раю…» Галя постучала. Никто не подходил. Постучала еще раз, сильнее. Борькино лицо. Вытянулось. Открыл окно, помог влезть. Попятился, убавил до отказа звук телевизора, как-то приглушенно спросил:
— Ты откуда? Оттуда?
— Ага.
В комнате с ним была совсем не Наташа. Все правильно, Наташа для нормальной благополучной жизни в приличной квартире, а для праздника другая. За столом сидела девушка, точнее сказать женщина, не молоденькая — нога на ногу, платье до пола, на руке колечки блестят, — смотрит с интересом, не то улыбается, не то усмехается. Собой ничего, симпатичная.
— Здесь прошла, что ли? — Борька подошел, выглянул в окно.
— Ага, — опять слабо кивнула Галя. Она почувствовала: дрожь берет и слабость. Присела на стул, напротив женщины.
— С самой лестницы, что ли, шла? — все недоумевал Борька.
— С лестницы.
— Выверты, — ухмыльнулся Борька, закрыл окно, сел на подоконник. — Ну, что скажешь?
Носок его правой ноги, постукивая по полу, стал отмерять длинные, тягостные секунды. По экрану ходила нарядная певица, крутила на палец длинные бумажные стружки, немо раскрывала большой чувственный рот, резко поворачивала голову, смотрела в упор томными кошачьими глазами. И в напряженную тишину неожиданно втиснулся странный сдавленный смешок. Девушка, женщина эта самая, пыталась рот зажать руками, спряталась в ладошки, не выдержала и откровенно рассмеялась: просто, добродушно даже, заговорила:
— Не обращайте внимания. Господи, что только в голову не придет… Знаете, подумалось, сейчас раз — тук-тук! — и мой орел ненаглядный в окно влетает, — женщина расправила руки, изобразила орла. Потом наполнила фужер вином, протянула Гале:
— Выпейте. — Галя отпила глоточек. Женщина мигнула подбадривающе: — Вот и хорошо, а я пойду.
— Нет, оставайся! — вскочил Борька. — Что я… Она мне… Муж я ей, что ли?!. Прилипла, сил никаких нет…
Гале показалось, что ее тут, в комнате, будто бы и нет, а видит и слышит она все издали откуда-то: сидит так незаметненько и видит.
…— А при чем здесь я? — тыкал в грудь пальцем Боря. — Она вот родить собралась, меня хочет заарканить! А что я должен?! В одном считаю виноват: не надо было затягивать! Сеструха давно говорила…
— Нет, Боренька, ты не прав, — прервала его женщина. — Я людей повидала, смотрю сейчас и говорю: попомни меня — пожалеешь ты о ней, покусаешь локоточки…
— Я?! Локоточки?!
Галю не обидело, больше удивило, что Боря чужой женщине про нее говорит так зло. А женщина возражает, заступается, жалеет ее, но больно уж чересчур, и при этом белозубо, чуть косо улыбается, покачивает головой, отчего дрожат в ушах сережки…
— А где одежда ваша? — обратилась женщина к Гале. — Не в подъезде?
— В подъезде, — подтвердила Галя. Встала, пошла.
На лестничной площадке подобрала мишку, надела пальто, туфли. Глянула на дверь и заскользила неторопливо рукой по перилам вниз.
Потом она шла по праздничному городу, не зная куда; выходила на освещенные, нарядно украшенные улицы; приятно было видеть веселящиеся компании, оживленные лица, разноцветно мигающую елку на площади, шумную ватагу на ледяной горке… Хорошо же все, люди вокруг, — теплилась у нее внутри радость, — хорошо жить, родить мальчика или девочку… Надо, что ли, было все это перенести, перестрадать, чтобы вдруг удивиться жизни и ясно почувствовать — живу!
КРАЗ был совсем новый, нет и полутора тысяч километров пробега. Борька наслаждался мощью и послушностью машины; чуть подправляя рулем, заложил вираж, проскочил туннель под железнодорожным полотном, не переключая скорости, влетел на довольно крутой подъем и покатился по длинному пологому спуску. Отпустил гашетку газа, гудение мотора сменилось лешим стремительным шарканьем резины о бетонку. Стал слышен шум врывающего в кабину ветра. Борька откинулся на спинку сиденья и как бы заодно с машиной сам расслабился. Это был приятный, сладкий момент: чувствовалась скорость, мышцы налились и как-то протяжно томились. Хорошо! А еще пару недель назад трясся на старом скрипучем газике. Показатели в труде, личный контакт с начальством, мелкие услуги — и пожалуйста! Не подмажешь — не поедешь. Борька глубоко вздохнул, прижал гашетку, легко обошел ползущий впереди «Москвич». Все отлично! И утро — что надо! Недаром на обочине то и дело мелькают грибники с корзинками и ведрами; кое-кто даже пытается голосовать. Чудаки! Чего руки тянуть? Машина с грузом, нельзя подсаживать — необразованные, что ли? Отправились на природу — топайте, дышите озоном. В такую погоду Боря сам бы не прочь был выбраться куда-нибудь в лес или к реке с женой, с приятелями — отдохнуть культурненько. Мог бы — суббота, да конец квартала и шоферов попросили сделать по рейсу. Но с другой стороны — скажем, пока сюда доберешься, в электричке больше намаешься. И в кармане ни шиша не прибавится. А так, глядишь, и зашуршит там четвертачок-другой. Работенка калымная. Комбикорм в сельскую местность возит. Дефицитный продукт. К любому двору подъезжай — с руками оторвут. А Борька еще и не дурак к любому подъезжать — есть люди проверенные, надежные, не трясущиеся из-за каждой тройки. Нет, права Наташка, жена: «Приобретем, Боря, машину, тогда и…» Тогда-то, конечно, куда угодно — красота!