Второй футляр был уменьшенной копией первого, однако лицо было изображено детальней. Похоже было на то, что здесь мы столкнулись с сознательной попыткой воспроизвести черты усопшего жреца.
— Футляр был сделан в храме, — объяснил Вейлдан. — Его захватили с собой во время бегства.
Мы склонились над саркофагом, изучая портрет в тусклом свете фонаря. Внезапно и буквально одновременно мы сделали странное открытие. У нарисованного лица не было глаз!
— Слепой, — произнес я.
Вейлдан кивнул и пригляделся внимательнее.
— Нет, — сказал он. — Жрец не был слепым, если этот портрет соответствует оригиналу. Ему выкололи глаза!
Я заглянул в пустые глазницы, подтвердившие ужасную истину. Вейлдан возбужденно указал на ряд иероглифических фигурок, украшавших стенку саркофага. Они изображали жреца в предсмертных судорогах. Рядом с его ложем стояли два раба с клещами.
Вторая сцена изображала рабов, вырывающих глаза из головы жреца. В третьей рабы вкладывали в опустевшие глазницы какие-то блестящие предметы. Остальные изображения представляли собой сцены погребальной церемонии; на заднем плане высилась зловещая фигура с крокодильей головой — бог Себек.
— Поразительно, — произнес Вейлдан. — Вы понимаете значение этих рисунков? Они были сделаны еще до смерти жреца. Таким образом, он сам велел удалить себе глаза перед смертью и вставить вместо них эти предметы. Но зачем он добровольно подверг себя такой пытке? Что это за блестящие предметы?
— Ответ должен быть внутри, — отозвался я.
Не говоря ни слова, Вейлдан вернулся к работе. Была снята вторая крышка. Фонарь мерцал, умирая. Перед нами предстал третий футляр. Профессор работал почти в полной темноте; сжимая пальцами нож, он искусно взламывал последние печати. В желтом полумраке крышка поднялась, открылась.
Мы увидели мумию.
Из саркофага вырвалась волна испарений — ужасающий запах благовоний и газов проникал сквозь платки, закрывавшие нос и рот. Видимо, эти газообразные эманации обладали чрезвычайной защитной силой, так как мумия не была даже забинтована или прикрыта саваном. Голое, иссохшее коричневое тело лежало перед нами. Оно сохранилось на удивление хорошо. Но мы удостоили его лишь мимолетным взглядом. Все наше внимание было приковано к глазам — или к тому месту, где они прежде находились.
В темноте зажглись больших желтых диска. То были не алмазы, сапфиры, опалы или любые другие известные камни; громадные размеры не позволяли и помыслить об их классификации. Они не были огранены и все же ослепляли своим блеском — яростное сияние выжигало нам глаза, словно огонь.
Так вот они, драгоценные камни, что мы искали — и наши поиски того стоили.
Я наклонился и хотел было их извлечь, но голос Вейлдана остановил меня.
— Не делайте этого, — предупредил он. — Мы достанем их позже, не повреждая мумию.
Его голос доносился до меня откуда-то издалека. Я даже не обернулся, но продолжал стоять, склонившись над этими пылающими камнями. И смотрел на них.
Они словно разрастались, превращаясь в две желтые луны. Они зачаровывали, пленяли, и все мои чувства растворялись в их красоте. Камни отвечали мне огнем, окутывая мозг умиротворяющим оцепенением жара, не причинявшего, однако, раскаленной и жгучей боли. Моя голова горела.
Я не мог отвернуться, да и не хотел. Камни завораживали меня.
В каком-то тумане я расслышал голос Вейлдана. Я едва почувствовал, как он вцепился мне в плечо.
— Не смотрите, — его взволнованные слова показались мне бессмыслицей. — Это не… натуральные камни. Это дары богов — вот почему жрец перед смертью велел заменить ими свои глаза. Они гипнотизируют… эта теория воскрешения…
Почти бессознательно я оттолкнул его. Камни управляли моими чувствами, заставляли меня подчиниться. Гипноз? Ну конечно — я чувствовал, как теплый желтый свет пронизывает мою кровь, пульсирует в висках, подбирается к мозгу. Я знал, что фонарь давно погас, но все помещение озаряло сияющее желтое сверкание этих ослепительных глаз. Желтое сверкание? Нет — раскаленно-красное, ярко-алое свечение, и в нем я читал послание.
Камни мыслили! Они обладали разумом или, точнее, волей — волей, что накатывала на меня, поглощая все чувства — волей, что заставила меня забыть о своем теле и разуме и жаждать лишь растворения в красном экстазе пылающей красоты камней. Я мечтал утонуть в огне — огонь манил меня вовне, из самого себя, и я словно рвался к камням — тонул в них — и погружался еще глубже…
И вдруг я освободился. Я был свободен и слеп в темноте. Я вздрогнул и понял, что какое-то время, видимо, пролежал без сознания. По крайней мере, я упал и теперь лежал на спине на каменном полу подземелья. На каменном? Нет — на деревянном.