– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – проговорил Димитров. – Убийца мстит миру за испытанную им самим боль. Вероятно, в детстве он получил травму лица, и это нанесло ему психическую…
– Необязательно. Возможно, убийца не смог самоидентифицироваться.
– В смысле, что он не определился, кто он?
– Да. Его представление о себе как о личности по какой-то причине размыто.
– И он забирает лица либо в отместку, либо в качестве… замены? Делает из них маски?
– Это объяснило бы, почему жертвами стали и мужчина и женщина.
– Думаешь, убийца и с полом не определился?
– Может, он примеряет разные личины.
– А почему он так активизировался? Что за спешка? Такое впечатление, что он заранее спланировал все четыре убийства и теперь четко следует плану. Серийные убийцы так себя не ведут.
– Я знаю. Возможно, здесь что-то другое.
– Что, например?
– Пока что без понятия.
Димитров хмыкнул.
– Ладно, – сказал он, меняя тему, – давай быстренько напечатаем отчет, а потом спать.
– Согласен. Кто будет набирать?
– Я могу.
– Ок, – не стал я спорить. – Итак, с чего начнем?
Димитров пожал плечами:
– Думаю, с самого начала.
До своей комнаты в отделе я добрался еле живой от усталости. Принял душ и, не ужиная, завалился в постель.
Перед глазами стояла картина, увиденная в квартире Сухановой.
Приехавший по вызову Полтавин бегло осмотрел тело и заявил, что картина примерно та же: клеймо на груди, содранное лицо, предварительно нарезанное на куски, неравномерные проколы мимических мышц. Разница была лишь в том, что цифра на коже была тройкой, проколов было меньше, и располагались они иначе, а смерть наступила от потери крови. Заодно он подтвердил собственную версию, что Зинтаров скончался от сердечного приступа: Полтавин мог это сказать точно только после вскрытия, и вот он его закончил буквально за полтора часа до того, как ему позвонил Димитров.
Судмедэксперт прихватил с собой распечатку своего отчета.
Я проштудировал его, пока криминалисты снимали отпечатки пальцев, обуви и так далее. Правда, некоторые вышли совсем плохо из-за воды на полу, которая смыла все, что было на паркете, коврах, кафеле и линолеуме.
В отчете меня заинтересовали только три момента: во-первых, в проколах на лицевых мышцах были обнаружены волокна древесины и следы пропитки вроде морилки; во-вторых, несмотря на кажущуюся хаотичность, некоторые проколы располагались на определенном расстоянии друг от друга. Конкретнее – попарно. В-третьих, лица были не содраны, как все решили поначалу. Они были срезаны, причем не целиком, а кусочками.
Лежа в своей постели (временно своей) и пытаясь заснуть, я думал о том, что могло заставить человека приложить столько усилий для того, чтобы причинить боль, изуродовать и убить другого. Потому что, хотя Зинтаров и умер от сердечного приступа, едва ли преступник рассчитывал на то, что учитель останется жив после того, как он срежет ему лицо.
По долгу службы мне приходилось видеть всякие зверства. И девушек, перемолотых промышленным утилизатором в кровавый фарш, и обгоревшие трупы, и людей без кожи, и тела, множество раз пробитые насквозь. За все эти годы я так и не привык к подобным зрелищам и к тому, что один человек способен сотворить такое с другим.
Постепенно я начал задремывать.
Лицо… нарезанное на куски, некоторые из которых проткнули… Пирог бабушки Димитрова… В полусне эти фразы и образы витали в моей голове, не давая отключиться.
Вдруг я открыл глаза и резко сел на постели. Неожиданно для самого себя я понял, что делал убийца с лицом Зинтарова!
Глава 2. В трех соснах
Четверг, 3 июня
Было восемь утра, когда я вошел в кабинет Димитрова. Лейтенант дремал в кресле перед компьютером, в колонках тихо звучала песня Стинга – «Shape of my heart».
– Подъем! – Я хлопнул Димитрова по плечу.
Он подскочил, едва не брякнувшись на пол.
– Что такое?! – ошалело промямлил он, озираясь и, судя по всему, пытаясь сообразить, где находится.
– Ночью меня осенило! – Я уселся на продавленный диванчик.
– Поздравляю.
– А ты чего так рано пришел? – спросил я. – Честно говоря, не рассчитывал тебя тут застать. Думал, посижу, подожду где-нибудь.
– Дежурю, – мрачно объяснил Димитров. – Только что закемарил.
– Ну, извини, – сказал я, ничуть не раскаиваясь.
Когда я брал след, все человеческие естественные потребности уходили на второй план. Оставалась только охота: я и хищник, жестокий и безумный, заслуживающий возмездия.